Е сли Италия, в силу интенсивности своего социально-экономического развития, уже в XIV в. вступила в эпоху Возрождения, то в других европейских странах этот процесс проходил более медленно. В Германии гуманистически образованные люди, прокладывавшие пути новой культуре, начали появляться лишь в XV в. Ими публикуются переводы на немецкий язык античных ( Плавт, Теренций, Апулей) и итальянских авторов-гуманистов ( Петрарка, Боккаччо, Поджо).

Но что же представляла собой Германия накануне культурного перелома? В чем-то положение ее напоминало положение Италии. Подобно Италии, она была политически раздроблена. И хотя немецкие земли торжественно именовались "Священной Римской империей немецкой нации", власть императора была чисто номинальной. Местные князья вели нескончаемые междоусобные войны. В стране царила анархия, давал себя знать жесткий феодальный гнет. Теряя в новых исторических условиях свою былую власть, феодальное дворянство усиливало социальный гнет, вызывая в народных, преимущественно крестьянских, кругах активный протест.

Ненависть народа направлена была также и против католической церкви, которая, пользуясь государственной слабостью Германии, старалась выкачать из нее как можно больше денег. И достаточно было искры, брошенной Мартином Лютером, чтобы в стране в 1517 г. разразилась Реформация, до основания потрясшая ветхое здание Германской империи.

Зато поднималось немецкое бюргерство, возрастала его роль в международной торговле. Велики были успехи горного дела в Тироле, Саксонии и Тюрингии. Наглядным свидетельством культурного и технического прогресса явилось изобретение в середине XV в. книгопечатания. К концу XV в. типографии имелись уже в 53 немецких городах. В городах возникали университеты. Города, и прежде всего "вольные города", становились важнейшими очагами духовной жизни Германии, вступившей в эпоху возрождения.

Первые немецкие гуманисты, начавшие создавать новую культуру, не могли не использовать богатый опыт своих итальянских собратьев. Подобно им, они высоко чтили классическую древность и даже произведения свои предпочитали писать на латинском языке, только не на "кухонной" средневековой латыни, а на языке Древнего Рима и его великих писателей. Конечно, латинский язык замыкал немецких гуманистов в довольно узкую "республику ученых", зато он становился средством духовного единства в стране, разорванной на множество независимых государств и говорившей на разнородных диалектах.

Была у немецкого гуманизма и еще одна характерная особенность. Развиваясь в атмосфере приближающейся Реформации, когда недовольство охватило широкие общественные круги, он прежде всего тяготел к сатире, к насмешке и обличению.

Сатириками были почти все значительные немецкие писатели-гуманисты. При этом в их творчестве особенно большое место занимала антиклерикальная сатира. По той резкости, с какой наиболее воинствующие гуманисты Германии нападали на алчность, развращенность и обскурантизм католического клира, не щадя при этом официального богословия, они, несомненно, превосходили своих итальянских учителей. Эпикурейская тенденция, типичная для итальянского гуманизма, в немецком Ренессансе никогда не приобретала решающего значения. Для гуманистов Германии, писавших накануне Реформации, античное наследие было прежде всего арсеналом, который снабжал их оружием против папского засилья. Не удивительно поэтому, что из древних авторов наибольшей популярностью пользовался сатирик Лукиан, ядовито осмеивавший религиозные предрассудки своего времени. Разработанная Лукианом форма сатирического диалога прочно вошла в обиход немецкой гуманистической литературы.

Внимательно изучали немецкие гуманисты также Библию и творения отцов церкви. Устремляясь через голову средневековых комментаторов и переводчиков к первоисточникам вероучения, они получали возможность доказать, сколь мало обычаи и доктрины современного католицизма соответствовали заветам первоначального христианства. Тем самым гуманисты подготовляли Реформацию. Они, разумеется, не могли знать, что Реформация обернется против гуманизма, а Лютер со временем станет их открытым врагом.

У истоков немецкого гуманизма стоял выдающийся мыслитель и ученый Николай Кузанский (1401 - ок. 1464). Он изучал математику и естественные науки и в опыте видел основу всякого знания. Предвосхищая Коперника, он утверждал, что земля вращается и не является центром Вселенной. Будучи кардиналом римско-католической церкви, Николай Кузанский и в богословских сочинениях далеко выходил за пределы церковной догматики, выдвигая идею всеобщей рациональной религии, которая бы объединяла христиан, мусульман и иудеев. Одно время он даже ратовал за церковную реформу, долженствовавшую умалить роль папы, а также отстаивал государственное единство Германии.

Заметную роль в развитии новой гуманистической культуры сыграли "ученые общества", возникшие в различных частях Германии. Члены этих обществ содействовали изданию античных авторов, а также реформе университетского образования на основе гуманистических принципов. Встречались среди немецких гуманистов, писавших на латинском языке, и одаренные поэты. Крестьянский сын Конрад Цельтис (1459-1508) основал в городах Германии и Польши ряд "научных" и литературных обществ. Почитатель классической древности, он даже своему сборнику стихов дал название, заимствованное у Овидия: "Amores" (1502). Все это, однако, не означало, что немецкие гуманисты были безразличны к памятникам культуры немецкой. В качестве приложения к изданной им "Германии" Тацита Конрад Цельтис обнародовал план обширного труда "Германия в образах". Им же были найдены и опубликованы забытые в то время драматические сочинения немецкой монахини X в. Хротсвиты.

Но Хротсвита - это далекое прошлое Германии, да и пьесы ее записаны на латинском языке. Между тем на исходе средних веков в немецких городах сооружались превосходные готические храмы и ратуши, украшенные скульптурами и живописью. У поднимавшегося бюргерства была своя поэзия, опиравшаяся на прочную национальную традицию. Это были занимательные шванки, родственные французским фаблио и ранним итальянским новеллам, басни и прочие назидательные произведения, подчас наделенные значительной социальной остротой, например безымянная сатирико-дидактическая поэма "Сети дьявола" (1415-1418), в которой развернута широкая панорама неустройства, царящего в Германии. Дидактизм, сочетающийся с живым интересом к повседневной жизни, с давних пор был присущ бюргерской литературе. Тяготела она и к жанру сатирико-дидактического "зерцала", позволявшего поэту вершить строгий суд над пороками всех сословий. По мере того как социальная обстановка в Германии все более и более накалялась, жанр этот приобретал несомненную актуальность. Его связанная со средневековыми традициями "старомодность" не могла отпугнуть немецкого поэта, ведь основные институты "вольного города" - городская ратуша и городской собор - являлись неизменными источниками дидактизма. Но тут же у стен ратуши и собора вздымались пестрые волны народного карнавала, всегда готового посмеяться над чванством власть имущих и их суетливыми приспешниками в светских и духовных одеждах.

Вот этим "городским духом", сочетающим бюргерский дидактизм с озорной насмешкой народного карнавала, и наполнено сатирико-дидактическое "зерцало" базельского гуманиста Себастиана Бранта (1457-1521) "Корабль дураков" (1494), написанное на немецком языке старомодным книттельферзом (силлабическим стихом) и имевшее огромный успех . Как и в средневековых "зерцалах", поэт аккуратно перечисляет пороки, обременяющие немецкую землю. Только если в средние века эти пороки осуждались как грехи, то поэт-гуманист зовет окружающий мир на суд Разума. Все уродливое, несправедливое, темное рассматривает он как проявление человеческого неразумия. Уже не грешники, но глупцы наполняют его сатиру. Поэт перестал быть церковным проповедником. На обширном корабле он собирает многолюдную толпу дураков, отправляющихся в Наррагонию (страну глупости). Этот парад дураков возглавляет мнимый ученый, всегда готовый пустить пыль в глаза. За ним следует длинная вереница дураков, олицетворяющих те или иные нравственные, социальные или политические изъяны.

Самой большой и самой распространенной глупостью Себастиан Брант считал себялюбие. Помышляя о личной выгоде, себялюбцы пренебрегают общим благом и тем самым содействуют упадку немецкого государства. В сатире "Об истинной дружбе" поэт говорит:

Кто себялюбью лишь послушен,

А к пользе общей равнодушен

Тот - неразумная свинья;

Есть в общей пользе и своя!

(Пер. Л. Пеньковского)

Корысть овладела людьми. Господин Пфенниг стал править миром. Он изгоняет из мира справедливость, дружбу, любовь и кровное родство.

Оглядываясь по сторонам, Брант видел великое неустройство, царящее в Германии как в малом, так и в большом. Не будучи апостолом Реформации, обнаруживая подчас консервативные взгляды, Брант в то же время ратует за обновление немецкой жизни. Он понимает, что страну ожидают потрясения. Ожидают они и католическую церковь: "Кораблик св. Петра сильно качает, я боюсь, как бы он не пошел ко дну, волны с силой бьют в него, будет большая буря и много горя". Брант представлял себе эту приближающуюся социальную бурю в грозных облаках "Апокалипсиса" (ср. "Апокалипсис" Альбрехта Дюрера).

Как сатирик Брант тяготеет к карикатуре, к лубочной ксилографической угловатости, к площадному острословию. Но лубочность Бранта далека от того могучего площадного гротеска, который спустя несколько десятилетий утвердился в романе Ф. Рабле. Конечно, фигуры дураков, наполняющие сатиру Бранта, связаны с традицией народного лицедейства. Вместе с тем сатирик не выходит за пределы житейской повседневности. Его дураки - это люди обычные, сатира Бранта лишена сказочного гиперболизма. Успеху ее несомненно содействовали и превосходные иллюстрации, гравированные по рисункам молодого А. Дюрера. В 1498 г. "Корабль дураков" был переведен на латинский язык гуманистом Я. Лохером и таким образом стал достоянием всей культурной Европы. На сатиру Бранта опирались немецкие сатирики XVI в. (Т. Мурнер и др.). "Литература о дураках" (Narrenliteratur) стала особой ветвью немецкой сатиры предреформационного периода.

К традициям Бранта восходит также написанная на латинском языке "Похвала глупости" - прославленная сатира великого нидерландского гуманиста Дезидерия Эразма Роттердамского (1466 или 1469-1536), тесно связанного с культурным миром Германии. Родившись в голландском городе Роттердаме, Эразм учился и жил в разных странах Европы, в том числе в Англии, где его другом стал Томас Мор. Человек редкой образованности, всеми признанный знаток классической древности, писавший на языке Древнего Рима, удивительно чистом и гибком, он не был в то же время "язычником", подобно многим гуманистам Италии, хотя именно в язычестве и обвиняли его реакционные теологи Сорбонны. Характерный представитель северного Возрождения, Эразм в древнем христианстве склонен был усматривать нравственные основы подлинного гуманизма. Это, разумеется, не означало, что он отворачивался от мира и его красот, а тем более от человека и его земных потребностей. "Христианский гуманизм" Эразма был в основе своей вполне светским гуманизмом.

Так, много внимания он уделяет изданию греческого текста Евангелия (1517) и ученым комментариям к нему, нанесшим чувствительный удар церковной рутине. Эразм считал, что перевод Евангелия на латинский язык, сделанный в IV в. святым Иеронимом (т.н. Вульгата), изобиловал многочисленными ошибками и добавлениями, искажающими смысл первоначального текста. А ведь Вульгата в церковных кругах считалась непогрешимой. К тому же в своих комментариях Эразм смело касался таких вопросов, как пороки клира, мнимое и подлинное благочестие, кровопролитные войны и заветы Христа и т.п.

У Эразма был зоркий глаз. Великий книжник, так любивший вникать в рукописные и печатные тексты, свои обширные сведения о мире черпал не только из фолиантов, переплетенных в свиную кожу, но и непосредственно из самой жизни. Многое дали ему странствия по Европе и беседы с выдающимися людьми. Не раз поднимал он свой голос против того, что казалось ему неразумным, тлетворным, ложным. И голос этого тихого, влюбленного в древние манускрипты человека звучал с удивительной силой. Вся образованная Европа слушала его с почтительным вниманием.

Не случайно из большого числа написанных им сочинений как раз сатиры выдержали в наибольшей мере испытание временем. Прежде всего это, конечно, "Похвала глупости" (написана в 1509, издана в 1511), а также "Домашние беседы" (в другом переводе "Разговоры запросто", 1518).

"Похвалу глупости" Эразм задумал во время переезда из Италии в Англию и за короткий строк написал ее в гостеприимном доме своего друга Томаса Мора, которому с веселой иронией и посвятил свой остроумный труд (по-гречески мория - глупость).

Вслед за Брантом Эразм видел причину мирского неустройства в человеческом недоразумении. Но он отверг старомодную форму сатирико-дидактического зерцала, предпочтя ей шуточный панегирик, освященный авторитетом античных писателей ( Вергилия, Лукиана и др.). Сама богиня Глупости по воле автора всходит на кафедру, чтобы прославить себя в пространном похвальном слове. Она обижена на смертных, которые, хотя и "чтут ее усердно" и "охотно пользуются ее благодеяниями", до сих пор не удосужились сложить в ее честь подобающего панегирика. Обозревая обширное царство неразумия, она повсюду находит своих почитателей и питомцев. Тут и мнимые ученые, и неверные жены, и астрологи, и лентяи, и льстецы, и тщеславные себялюбцы, знакомые нам уже по "Кораблю дураков".

Но Эразм гораздо смелее поднимается по ступеням социальной лестницы, чем Себастиан Брант. Он насмехается над дворянами, которые "хотя и не отличаются ничем от последнего поденщика, однако кичатся благородством своего происхождения", и над теми дураками, которые готовы "приравнять этих родовитых скотов к богам" (гл. 42); достается от него придворным вельможам, а также королям, которые, нимало не заботясь об общем благе, "ежедневно измышляют новые способы набивать свою казну, отнимая у граждан их достояние" (гл. 55). Вполне в духе времени усматривая в корыстолюбии источник многих современных пороков, Эразм делает бога богатства Плутоса отцом госпожи Глупости (гл. 7).

Еще резче отзывается Эразм о священнослужителях. Пренебрегая простыми и ясными заветами Евангелия, князья католической церкви "соперничают с государями в пышности" и, вместо того чтобы самоотверженно пасти своих духовных чад, "пасут только самих себя" (гл. 57). Утопающие в роскоши римские папы ради защиты земных интересов церкви проливают христианскую кровь. "Как будто могут быть у церкви враги злее, нежели нечестивые первосвященники, которые своим молчанием о Христе позволяют забывать о нем, которые связывают его со своими гнусными законами, искажают его учение своими за уши притянутыми толкованиями и убивают его своей гнусной жизнью" (гл. 59). Ничуть не лучше обстоит дело с монахами. Их благочестие заключается не в делах милосердия, завещанных Христом, а лишь в соблюдении внешних церковных правил. Зато "своей грязью, невежеством, грубостью и бесстыдством эти милые люди, по собственному мнению, уподобляются в глазах наших апостолам" (гл. 54). Не щадит Эразм и официального богословия, которое он дерзко называет "ядовитым растением". Надутые схоласты готовы любого человека, не согласного с их умозрениями, объявить еретиком. Их крикливые проповеди - образец безвкусия и нелепости. Про помощи "вздорных выдумок и диких воплей" подчиняют они "смертных своей тирании" (гл. 53, 54).

Во всем этом уже чувствовалось приближение Реформации. Вместе с тем к насильственному ниспровержению существующих порядков Эразм не призывал. Все свои надежды, подобно Бранту, возлагал он на облагораживающую силу мудрого слова. Впрочем, окружающий мир не казался ему таким простым и понятным, как автору "Корабля дураков". Брант знал только две краски: черную и белую. Линии у него всегда отчетливые и резкие. У Эразма картина мира утрачивает свою наивную лубочность. Рисунок его отличается тонкостью и одновременно сложностью. То, что у Бранта выглядит плоским и однозначным, у Эразма приобретает глубину и многозначность. Разве мудрость, чрезмерно вознесшаяся над жизнью, не превращается в глупость? Разве навыки и представления тысяч людей, на которых свысока взирают одинокие мудрецы, не коренятся подчас в самой человеческой природе? Где же здесь глупость и где мудрость? Ведь глупость может оказаться мудростью, если она вырастает из потребностей жизни. И разве то, что говорит в начале книги госпожа Глупость, не содержит крупицы истины? Мечты мудрейшего Платона о совершенном общественном устройстве так и остались мечтами, ибо не имели под собой твердой жизненной почвы. Не философы творят историю. И если под глупостью разуметь отсутствие отвлеченной идеальной мудрости, то словоохотливая богиня права, утверждая, что "глупость создает государства, поддерживая власть, религию и суд" (гл. 27). Впрочем, очевидна здесь и сатирическая тенденция. Ведь то, что Эразм видел вокруг себя, достойно было самого решительного осуждения.

Эразм знает, что с незапамятных времен существовал разрыв между гуманистическим идеалом и реальной жизнью. Ему это горько сознавать. К тому же и мед жизни повсюду "отравлен желчью" (гл. 31), а "людская сутолока" напоминает жалкую копию возню мух или комаров (гл. 48). Подобные мысли придают жизнерадостной книге Эразма меланхолический оттенок. Разумеется, следует помнить, что обо всем этом говорит богиня Глупости и воззрения самого Эразма порой прямо противоположны ее воззрениям. Но нередко в книге Эразма ей отводится роль шута, показная глупость которого является всего лишь оборотной стороной подлинной глупости.

Но если логика мира обычно не совпадает с логикой мудреца, то вправе ли мудрец насильно навязывать миру свою мудрость? Эразм прямо не задает этого вопроса, но он сквозит между строк его книги. Накануне реформационных потрясений он приобретал очевидную злободневность. Нет, Эразм не отрывался от борьбы, не отходил в сторону, видя, как бесчинствует зло. В своей книге он стремился "сорвать маски" с тех, которые желали казаться не тем, чем они были на самом деле (гл. 29). Он хотел, чтобы люди как можно меньше заблуждались и чтобы доля мудрости в их жизни возрастала, а неразумение начало отступать. Но он не хотел, чтобы на смену старому, средневековому фанатизму пришел новый фанатизм. Ведь по твердому убеждению великого гуманиста фанатизм несовместим с человеческой мудростью.

Поэтому так смущен и опечален был Эразм, когда убедился, что Реформация, начавшаяся в 1517 г., не принесла человеку духовной свободы, оковав его цепями нового лютеранского догматизма. Эразм полагал, что религиозная рознь, раздувавшая пламя взаимной ненависти, противоречит самим основам христианского учения. И он, навлекая на себя нападки обеих враждующих сторон, продолжал оставаться мыслителем-гуманистом, отвергающим любые крайности и желающим, чтобы люди в своих действиях прежде всего руководствовались требованиями разума.

В этой связи большое значение придавал он воспитанию молодежи. Не раз брался он за перо, чтобы побеседовать с юным читателем. К учащейся молодежи обращены и его "Домашние беседы", пополнявшиеся на протяжении ряда лет. Как и "Похвала глупости", они развертывают широкую картину мира. Правда, в "Домашних беседах" речь идет главным образом о жизни средних слоев, и далеко не все диалоги содержать сатирическую тенденцию. Но о невежестве и самодовольном эгоизме клириков или суевериях разного рода Эразм не мог говорить без насмешки ("В поисках прихода", "Кораблекрушение"). Насмехается Эразм над верой в нечистую силу ("Заклинание беса, или Привидение") и шарлатанством алхимиков ("Алхимик"). На всеобщее обозрение выставляет он надутое ничтожество дворян ("Конник без коня, или Самозванная знатность") и неразумие родителей, которые почитают за честь отдать свою красавицу-дочь в жены порочному уроду лишь потому, что он принадлежит к рыцарскому сословию ("Неравный брак"). Но если недостойна разумного человека погоня за знатностью, то столь же недостойна погоня за барышом, убивающим в человеке все человеческое ("Скаредный достаток").

Но Эразм не только обличает. Он стремится утвердить своих читателей на верном жизненном пути. Так, безалаберному времяпрепровождению молодых гуляк он противопоставляет благородную жажду знания, требующую от юноши собранности и умения трудиться ("Рассвет"), ставит честную жизнь выше распутства ("Юноша и распутница"), не одобряя при этом и монашеский аскетизм. Утверждая, что "нет ничего противнее естеству, чем старая дева", он выступает с апологией разумного брака, служащего подлинным украшением земной жизни ("Поклонник и девица", "Хулительница брака, или Супружество"). С явным сочувствием изображает он доброжелательного Гликиона, который предпочитает мирить людей, нежели их ссорить, и умеет держать свои страсти в узде ("Разговор стариков, или Повозка"). В период, когда религиозная рознь приобретала все более драматический характер, подобные люди становились редкостью.

По своему характеру диалоги Эразма весьма разнообразны. В них затрагиваются самые различные вопросы, меняется место действия, мелькают разноликие фигуры. Порой они представляют собой живые жанровые сценки, напоминающие полотна нидерландских художников ("Хозяйственные распоряжения", "Перед школою", "Заезжие дворы"). Порой это веселые фацетии и шванки, вырастающие из забавных анекдотов ("Конский барышник", "Говорливое застолье").

Обе книги Эразма имели огромный успех. Особенно велик был успех, выпавший на долю "Похвалы глупости". Но и "Домашние беседы" привлекали к себе самое пристальное внимание. Из них охотно черпали такие выдающиеся писатели, как Рабле, Сервантес и Мольер.

Незадолго до того, как увидели свет "Домашние беседы", появилась в Германии хлесткая анонимная сатира "Письма темных людей" (первая часть - 1515, вторая часть - 1517), направленная против врагов гуманизма - схоластов. Возникла эта книга при обстоятельствах довольно примечательных. Все началось с того, что в 1507 г. крещеный еврей Иоганн Пфефферкорн с горячностью неофита обрушился на своих былых единоверцев и на их священные книги. Он предлагал незамедлительно отобрать эти книги и все, за исключением Ветхого завета, уничтожить. Поддержанный кельнскими доминиканцами, стаявшими на стороне католического правоверия, и рядом влиятельных обскурантов, Пфефферкорн добился императорского указа, который давал ему право конфисковать еврейские книги. Ссылаясь на этот указ, Пфефферкорн предложил знаменитому гуманисту Иоганну Рейхлину (1455-1522), правоведу, писателю и признанному знатоку древнееврейского языка, принять участие в этой охоте. Понятно, что Рейхлин решительно отказался помогать обскуранту.

Тем временем появился новый императорский указ, передававший вопрос о еврейских книгах на рассмотрение ряда авторитетных лиц. Такими лицами были сочтены богословы Кельнского, Майнцского, Эрфуртского и Гейдельбергского университетов, а также Рейхлин, кельнский инквизитор Гоохстратен и еще один клирик из числа мракобесов. Представители Эрфуртского и Гейдельбергского университетов уклонились от прямого ответа, все остальные богословы и священнослужители дружно подали голова за предложение Пфефферкорна. И только один Рейхлин мужественно выступил против этого варварского предложения, указав на огромное значение еврейских книг для истории мировой культуры, и в частности для истории христианства.

Взбешенный Пфефферкорн опубликовал памфлет "Ручное зеркало" (1511), в котором поносил прославленного ученого, без всякого смущения называя его невеждой. Рейхлин тут же ответил обнаглевшему обскуранту гневным памфлетом "Глазное зеркало" (то есть очки, 1511). Разгоревшаяся таким образом полемика вскоре приобрела широкий размах и далеко вышла за пределы Германии. К хору немецких обскурантов поспешили присоединиться богословы парижской Сорбонны, с давних пор известные своими реакционными взглядами. Травлю Рейхлина возглавили кельнские доминиканцы, руководимые профессором Ортуином Грацием и Арнольдом Тонгрским. Инквизитор Гоохстратен обвинял его в ереси. Зато на стороне Рейхлина находились все передовые люди Европы. Эразм Роттердамский назвал кельнских доминиканцев орудием сатаны ("О несравненном герое Иоганне Рейхлине"). Вопрос о еврейских книгах превращался в злободневный вопрос о веротерпимости и свободе мысли. "Теперь весь мир, - писал немецкий гуманист Муциан Руф, - разделился на две партии - одни за глупцов, другие за Рейхлина".

Сам Рейхлин продолжал мужественно сражаться с опасным врагом. В 1513 г. увидела свет его энергичная "Защита против кельнских клеветников", а в 1514 г. он издал "Письма знаменитых людей" - сборник писем, написанных в его защиту видными культурными государственными деятелями того времени.

Вот в этой напряженной обстановке, в самый разгар борьбы и появились "Письма темных людей", ядовито осмеивавшие крикливую толпу "арнольдистов", единомышленников Арнольда Тонгрского и Ортуина Грация. "Письма" - это талантливая мистификация, созданная немецкими гуманистами Кротом Рубеаном, Германом Бушем и Ульрихом фон Гуттеном. Они задуманы как своего рода комический противовес "Письмам знаменитых людей", опубликованным Рейхлином. Если Рейхлину писали люди известные, блиставшие умом и культурой, то Ортуину Грацию, духовному вождю гонителей Рейхлина, пишут люди безвестные, живущие вчерашним днем, тупоголовые и поистине темные (obscuri viri - означает одновременно и "неизвестные" и "темные" люди). Их объединяет ненависть к Рейхлину и гуманизму, а также безнадежно устарелый схоластический образ мысли. Рейхлина они считают опасным еретиком, достойным костра инквизиции (I, 34). Предать огню хотелось бы им "Глазное зеркало" и прочие творения маститого ученого (II, 30). Пугает их предпринятая гуманистами реформа университетского образования. Тем более что студенты, охотно посещающие занятия передовых преподавателей, все реже заглядывают на лекции магистра Ортуина Грация и ему подобных. Учащаяся молодежь теряет интерес к средневековым авторитетам, предпочитая им Вергилия, Плиния и других "новых авторов" (II, 46). Схоласты же, продолжающие по старинке аллегорически толковать античных поэтов (I, 28), имеют о них самое смутное представление. Нетрудно себе представить, как весело смеялись гуманистически образованные читатели, когда один из корреспондентов магистра Ортуина чистосердечно признавался ему, что никогда ничего не слышал о Гомере (II, 44). А ведь идейные враги рейхлинистов претендовали на руководящую роль в духовной жизни страны, и претендовали в то время, когда культура Ренессанса повсюду одерживала одну победу за другой. Они кичились глубокомыслием, но что это было за глубокомыслие! О нем дают представление их забавные филологические изыскания (II, 13) или спор о том, смертный ли это грех съесть в постный грех яйцо с зародышем цыпленка (I, 26).

Убожество мысли "темных людей" вполне соответствует убожеству их эпистолярной манеры. Надо иметь в виду, что гуманисты большое значение придавали хорошему латинскому языку и совершенству литературного стиля. С этого для них, собственно, и началась настоящая культура. К тому же эпистолярная форма была у них в почете. Выдающимся мастером письма справедливо считался Эразм Роттердамский. Его письма читались и перечитывались в гуманистических кругах. "Темные люди" пишут коряво и примитивно. Их "кухонная латынь" вперемешку с вульгарным немецким языком, безвкусные приветствия и обращения, убогие вирши, чудовищные нагромождения цитат из Священного писания, полное неумение толково излагать свои мысли (I, 15) должны свидетельствовать о духовной нищете и крайней культурной отсталости антирейхлинистов. К тому же все эти доктора и магистры богословия, преисполненные тупого самодовольства, просто не могут понять, что наступают новые времена. Они продолжают жить представлениями уходящего средневековья. Вдобавок ко всему, эти крикливые обличители светской морали гуманистов ведут самый скотский образ жизни. О своих многочисленных грешках без всякого смущения рассказывают они Ортуину Грацию, то и дело ссылками на Библию оправдывая человеческие слабости.

Конечно, изображая своих противников, гуманисты нередко сгущали краски, но нарисованные ими портреты были так типичны, что поначалу ввели в заблуждение многих представителей реакционного лагеря как в Германии, так и за ее пределами. Незадачливые обскуранты радовались тому, что появилась книга, написанная врагами Рейхлина, но радость их вскоре сменилась яростью. Эта ярость возросла, когда появилась вторая часть "Писем", в которой нападки на папский Рим (II, 12) и монашество (II, 63) приобрели чрезвычайно резкий характер. Ортуин Граций попытался ответить на талантливую сатиру, но его "Сетования темных людей" (1518) успеха не имели. Победа осталась за гуманистами.

Как уже отмечалось, одним из автором "Писем темных людей" был выдающийся немецкий гуманист Ульрих фон Гуттен (1488-1523), франконский рыцарь, отчетливо владевший не только пером, но и мечом. Происходя из старинной, но обедневшей рыцарской фамилии, Гуттен вел жизнь независимого литератора. Ему предстояло стать клириком - такова была воля отца. Но Гуттен в 1505 г. бежал из монастыря. Странствуя по Германии, он усердно штудирует античных и ренессансных авторов. Его любимыми писателями становятся Аристофан и Лукиан. Дважды побывав в Италии (1512-1513 и 1515-1517 гг.), он негодует по поводу безмерной алчности папской курии. Особенно возмущает его та беззастенчивость, с какой римско-католическая церковь грабит Германию. Гуттен убежден, что и политическая слабость Германии, и страдания народа являются прежде всего результатом коварной политики папского Рима, препятствующего оздоровлению немецкой жизни. Поэтому когда вспыхнула Реформация, Гуттен ее восторженно приветствует. "Во мне ты всегда найдешь приверженца - что бы ни случилось", - писал он в 1529 г. Мартину Лютеру. "Вернем Германии свободу, освободим отечество, так долго терпевшее ярмо угнетения!"

Однако, призывая сбросить "ярмо угнетения", Гуттен имел в виду не только реформу церковную, к которой стремился вождь бюргерской Реформации Мартин Лютер. С Реформацией Гуттен связывал свои надежды на политическое возрождение Германии, которое должно заключаться в укреплении императорской власти за счет власти территориальных князей и возвращении рыцарскому сословию его былого значения. Идея императорской реформы, предложенная Гуттеном, не могла увлечь широкие круги, вовсе не заинтересованные в реставрации рыцарства. Зато как сатирик, язвительный обличитель папистов, Гуттен имел шумный успех.

К числу лучших созданий Гуттена бесспорно относятся "Латинские диалоги" (1520) и "Новые диалоги" (1521), позднее переведенные им самим на немецкий язык. Подобно Эразму, Гуттен питал пристрастие к разговорным жанрам. Он отлично владел метким, острым словом. Правда, изящества и тонкости у него значительно меньше, зато ему присущ боевой публицистический задор, и подчас в его произведениях звучит громкий голос с трибуны. В диалоге "Лихорадка" Гуттен насмехается над распутной жизнью праздных попов, у которых давно уже нет "ничего общего с Христом". В знаменитом диалоге "Вадиск, или Римская троица", папский Рим изображается вместилищем всяческих мерзостей. При этом Гуттен прибегает к любопытному приему: он разделяет все гнездящиеся в Риме пороки по триадам, как бы переводя христианскую Троицу на язык житейской католической практики. Читатель узнает, что "тремя вещами торгует время: Христом, духовными должностями и женщинами", что "три вещи широко распространены в Риме: наслаждение плотью, пышность нарядов и надменность духа" и т.п. Автор призывает Германию, стонущую под ярмом папистов, "сознать свой позор и с мечом в руке вернуть себе старинную свободу". Лукиановским остроумием пронизан диалог "Наблюдатели", в котором надменный папский легат Каэтан, прибывший в Германию, чтобы "обобрать немцев", отлучает от церкви бога Солнца. Попутно речь идет о неурядицах, ослабляющих Германию, о том, что погоня за всем заморским, обогащая купцов, наносит ущерб старинной немецкой доблести и что только немецкое рыцарское сословие хранит древнюю славу Германии.

В 1519 г. Гуттен подружился с рыцарем Францем фон Зиккингеном, который подобно ему мечтал об имперской реформе. В Зиккингене Гуттен увидел национального вождя, способного силой меча преобразовать немецкий порядок. В диалоге "Булла, или Крушибулл" Гуттен и Франц фон Зиккинген спешат на помощь германской Свободе, над которой привыкла издеваться папская Булла. В конце концов Булла лопается (Bulla - по-латыни пузырь), и из нее вываливаются вероломство, тщеславие, алчность, разбой, лицемерие и прочие зловонные пороки. В диалоге "Разбойники" Франц фон Зиккинген защищает рыцарское сословие от обвинений в разбое, полагая, что это обвинение скорее приложимо купцам, писцам, юристам и, конечно, прежде всего к попам. Но пред лицом испытаний, которые ждут Германию, он призывает купечество забыть о застарелой вражде, разделяющей оба сословия, и заключить союз против общего врага.

Но призывы Гуттена, обращенные к бюргерству, не были услышаны. А когда в 1522 г. ландауский союз рыцарей под предводительством Зиккингена поднял восстание, мятежных рыцарей не поддержали ни горожане, ни крестьяне. Восстание было подавлено. Зиккинген скончался от ран. Гуттену пришлось бежать в Швейцарию, где он вскоре умер. Закатилась самая яркая звезда немецкой гуманистической литературы. В дальнейшем немецкий гуманизм уже не создавал произведений столь же темпераментных, острых и сильных.

Зато живой отклик встречали призывы Мартина Лютера (1483-1546). Когда в 1517 г. он прибил к дверям Виттенбергской церкви свои тезисы против торговли индульгенциями, в стране началась Реформация. Ненависть к католической церкви на время объединила самые различные слои немецкого общества. Но очень скоро начали резко обозначаться противоречия, присущие немецкой раннебуржуазной революции, которая, по словам Ф. Энгельса, "сообразно духу времени, проявилась в религиозной форме - в виде Реформации" .

В ходе событий определился лагерь сторонников умеренной реформы. К нему примкнуло бюргерство, рыцарство и часть светских князей. Мартин Лютер стал их духовным вождем. Революционный лагерь состоял из крестьян и городского плебейства, стремившихся коренным образом изменить существующие порядки. Их радикальным идеологом явился Томас Мюнцер. Напуганное размахом революционного движения, бюргерство отшатнулось от народной Реформации, не поддержало оно и восстание рыцарства. В значительной мере из-за трусости и половинчатости бюргерства основные задачи революции не были достигнуты. Германия осталась страной феодальной и политически раздробленной. Реальная победа досталась местным князьям.

И все же Реформация глубоко потрясла всю немецкую жизнь. Католическая церковь утратила былую идейную гегемонию. То было время больших надежд, когда люди стремились к свободе, духовной и политической, и рядовой человек стал сознавать свою ответственность за судьбу родины и религии. Поэтому так восторженно было встречено выступление Мартина Лютера, бросившего смелый вызов косному католическому догматизму. Опираясь на мистическую традицию позднего средневековья, он утверждал, что не посредством церковных обрядов, но лишь при помощи веры, даруемой богом, обретает человек спасение души, что у клирика нет в этом никаких преимуществ перед мирянином, ибо любой человек может встретиться с богом на страницах Библии, а там, где звучит слово божие, должно умолкнуть суемудрие папских декреталий. Ведь папский Рим давно уже извратил и попрал заветы Христа. И Лютер призывал немцев положить конец "неистовому бешенству" "учителей гибели". Его призывы находили отклик в сердцах людей, видевших в Лютере провозвестника немецкой свободы. Вскоре, однако, мятежный пыл Лютера стал остывать. Когда же в 1525 г. крестьяне и плебеи с оружием в руках восстали против своих угнетателей, Лютер выступил против революционного народа.

С годами Лютер все дальше отходил от своего былого бунтарства. Отрекшись от требования свободы воли, он заложил основы новой протестантской догматики. Человеческий разум объявил он "невестой дьявола" и требовал, чтобы вера "свернула" ему "шею". Это был вызов гуманизму и его благородным идейным принципам. В свое время Ульрих фон Гуттен считал Лютера союзником и возлагал на него большие надежды. Но Лютер стал противником светской культуры гуманистов, раздраженно порицал Эразма Роттердамского за то, что для него "человеческое стоит выше божеского". В противовес Эразму, отстаивавшему свободу человеческой воли, Лютер в трактате "О рабстве воли" (1526) развил учение о предопределении, согласно которому человеческая воля и знания не имеют самостоятельного значения, но являются лишь орудием в руках бога или дьявола.

При всем том в истории культуры Лютер оставил глубокий след. Выступив против автономного развития культуры гуманизма, он не отвергал использования ряда завоеваний гуманизма в интересах новой церкви. Гуманизм оказал несомненное воздействие на его идейное формирование. Среди сторонников Реформации встречались люди, в той или иной степени связанные с традициями гуманистической культуры. Сам Лютер обладал выдающимся литературным талантом. Его трактаты, памфлеты, особенно те, которые были написаны до Великой крестьянской войны, принадлежат к числу ярчайших образцов немецкой публицистики XVI в. Горячий отклик встретило, например, его послание "К христианскому дворянству немецкой нации об улучшении христианского состояния" (1520), в котором он обрушивался на римскую курию, обвиняя ее в личности, в том, что она разоряет Германию, профанирует веру Христову.

Большим событием в литературной и общественной жизни Германии явились духовные песни и шпрухи Лютера. Не разделяя классических увлечений гуманистов, видя вершину поэзии в ветхозаветных псалмах, он переводил их на немецкий язык, а также создавал по их образцу духовные песни, получившие широкое распространение в протестантских кругах. Одним из таких прославленных поэтических творений Лютера является "проникнутый уверенностью в победе хорал" (Ein feste Burg ist unser Gott - "Господь могучий наш оплот", переложение псалма 46), быстро ставший, по словам Ф. Энгельса, "Марсельезой XVI века" .

Есть в песнях Лютера отзвуки гуситских песен, старинных латинских гимнов и немецкой народной поэзии. Иногда Лютер прямо начинает свою песню словами, заимствованными из обихода народной песни ("Новую песню мы начинаем..." и т.п.). Лучшим песням Лютера присущи простота, задушевность и мелодичность, характерные для народной поэзии. Недаром такой взыскательный поэт, как Генрих Гейне, восторженно отзывался о песнях Лютера, "изливавшихся из его души в борьбе и бедствиях", и даже видел в них начало новой литературной эры.

Все же самым значительным начинанием Лютера стал перевод Библии на немецкий язык (1522-1534), давший основание Энгельсу сказать: "Лютер вычистил авгиевы конюшни не только церкви, но и немецкого языка, создал современную немецкую прозу" . Значение лютеровского перевода, опиравшегося не на латинский текст Вульгаты, как обычно бывало в то время, а на древнееврейский и греческий тексты, не только в том, что он несомненно точнее других переводов, появлявшихся до Лютера (между 1466 и 1518 гг. вышло из печати 14 переводов Библии на верхненемецкий язык, к 1480-1522 гг. относятся четыре издания Библии на языке нижненемецком), но и в том, что Лютеру удалось утвердить нормы общенемецкого языка и тем самым содействовать национальной консолидации. "Я не имею своего особого немецкого языка, - писал Лютер, - я пользуюсь общим немецким языком так, чтобы меня одинаково понимали южане и северяне. Я говорю на языке саксонской канцелярии, которой следуют все князья и короли Германии: Все имперские города и княжеские дворы пишут на языке саксонской канцелярии нашего князя, поэтому это и есть самый общий немецкий язык".

Но, используя грамматическую форму саксонской канцелярской письменности, Лютер черпал материал из живой народной речи. При этом он обнаружил изумительное чувство немецкого языка, его пластических и ритмических возможностей. И он призывал учиться богатому красочному и гибкому немецкому языку не у сухих педантов, но у "матери в доме", у "детей на улице", у "простолюдина на рынке" ("Послание о переводе", 1530). Успех лютеровской Библии был огромен. На нем воспитывалось не одно поколение немцев, в том числе такие самобытные национальные прозаики, как Гриммельсгаузен, и такие гиганты, как Гете.

Уже в XV в. Германию начали озарять вспышки крестьянских восстаний. Возбуждение народных масс росло по мере того, как их положение становилось все более и более тяжелым. То тут, то там вспыхивали восстания, возникали тайные крестьянские союзы. С конца XV в. народное освободительное движение, включавшее не только крестьян, но и городскую бедноту, приняло еще более грозный характер. Оно росло, ширилось, пока в годы Реформации в обстановке всеобщего потрясения не превратилось в пламя Великой крестьянской войны.

В XV-XVI вв. песня была одним из самых распространенных видов массового искусства. К этому времени относятся первые сборники немецких народных песен, среди которых встречаются подлинные поэтические шедевры. Кто только не сочинял в то время песен! Кто их не пел? Землепашец и пастух, охотник и рудокоп, ландскнехт, бродячий школяр и подмастерье пели о своих радостях и горестях, о событиях, давно минувших или только что разыгравшихся. Большое место в песенном творчестве занимала любовь, нередко связанная с разлукой. Наряду с душевными лирическими были песни сатирические, шуточные, календарные, а также исполненные драматизма баллады - например, баллада о Тангейзере, привлекшая впоследствии внимание композитора Рихарда Вагнера.

Песня, игравшая подчас роль своего рода устной газеты, откликавшаяся на злобу дня, не могла оставаться в стороне от все нараставшего освободительного движения. Еще в 1452 г. в Тюрингии, по словам "Мансфельдской хроники" (1572), "сочинялись и пелись песни, в которых власти предержащие предостерегались и заклинались" "не угнетать крестьян сверх меры" и "ко всем относиться по праву и справедливости". В начале XVI в. появилось множество песен, стихотворных и прозаических листовок, непосредственно связанных с потрясениями тех лет. До нас дошли стихотворные листовки, посвященные возникновению мятежных крестьянских союзов - "Бедного Конрада", направленного против тирании герцога Ульриха Вюртембергского (1514), и "Крестьянского башмака" (1513) в Бадене. Когда же в стране начала бушевать Великая крестьянская война, мятежный фольклор превратился в могучий поток. В одной из стихотворных листовок 1525 г. сообщалось: "Каждый ныне поет об удивительных событиях, каждый хочет сочинять, никто не хочет сидеть сложа руки". С песнями шли в бой, с песнями сводили счеты с противником, песни были знаменами восставших, их боевыми трубами. К числу таких зажигательных песен принадлежала, например, "Песня крестьянского союза", сочиненная в 1525 г. одним из участников восстания. И конечно, с глубокой скорбью откликнулись поэты демократического лагеря на кровавое подавление народного восстания ("Песня об усмирение Мюльгаузена", 1525). К сожалению, до нас дошли только скудные остатки этого революционного фольклора, так как победившая княжеская партия сделала все, чтобы уничтожить самую память о грозных событиях.

Огромную роль в подготовке и развитии народного восстания сыграли проповеди, памфлеты и листовки Томаса Мюнцера (ок. 1490-1525), выдающегося идеолога и вождя революционного крыла освободительного движения Германии. Одно время он поддерживал Лютера, но вскоре порвал с бюргерской Реформацией, противопоставив ей идеи Реформации народной. В "еретических" воззваниях Мюнцера слышались отзвуки средневекового мистицизма

Призывы Мюнцера воспламеняли народ. Плебеи и крестьяне стекались под знамена мюнцеровской партии и в годы Великой крестьянской войны храбро сражались с врагом. Однако народное восстание потерпело поражение. Отряд мюльгаузенцев, возглавлявшийся Мюнцером, был разбит. Мюнцера схватили и казнили 27 мая 1525 г.

Несомненно, Мюнцер был наиболее сильным публицистом Великой крестьянской войны. В его писаниях, наполненных библейскими образами и изречениями, звучит страстный голос пророка революции. Еще в 1525 г. в проповеди, произнесенной перед князьями саксонскими, он бесстрашно предрекал гибель современных порядков, которые он отождествлял с железным царством, упоминаемым пророком Даниилом.

О полемическом таланте Мюнцера дает представление "Защитительная речь против бездушной изнеженной плоти из Виттенберга" (1524), направленная против Лютера, обвинившего Мюнцера в опасном смутьянстве. Называя Лютера "святым лицемерным отцом", доктором-лжецом, доносчиком, откормленной свиньей, он бросает ему в лицо библейские тексты, подтверждая ими свою правоту. Разве не сказано в Библии (Исайя, гл. 10), что "самое величайшее зло на земле заключается в том, что никто не стремиться помочь горю бедняков"? И разве одержимые алчностью, творящие зло большие господа не "сами виноваты, что бедный человек становится их врагом? Они не желают устранить причину восстания. Как же это может кончиться добром?".

Пафос народной революции с огромной силой воплотился в воззваниях, обращениях и письмах Мюнцера 1525 г. Их плебейская откровенность, мятежный порыв и могучая образность, заимствованные из Библии, были в то время понятны широким массам. Каждая строка Мюнцера разила, как меч Гедеона, ветхозаветного сокрушителя идолов. Мюнцер так и называл себя: "Мюнцер с мечом Гедеона".

Победа княжеской партии означала победу феодальной реакции. Это наложило отпечаток на развитие немецкой литературы в последующие десятилетия. Утрачивая былой размах, она проникалась мещанскими тенденциями, мельчала, становилась провинциальной. В трагическом положении оказались немецкие гуманисты - они натолкнулись не только на религиозный фанатизм, но и на капитуляцию бюргерства.

И все же, если бросить ретроспективный взгляд на всю немецкую культуру конца XV - начала XVI в., то надо будет признать, что это было время большого литературного подъема. Привлекает в немецкой литературе тех лет и демократическая непосредственность, и энергичный протест против темного царства, нашедший выражение в разнообразных сатирических и публицистических формах.

Не следует забывать того, что именно в это время сложился и талант Альбрехта Дюрера (1471-1528), осуждавшего тех, кто привык "держаться старого пути", и требовавшего от "разумного человека, чтобы он смело шел вперед и постоянно искал нечто лучшее" ("Четыре книги о пропорциях", 1528) . Без творчества Дюрера нельзя составить себе ясного представления о немецком Возрождении. Ведь он был подлинным титаном той замечательной эпохи. И безусловно прав гуманист Эобан Гесс, видевший в Дюрере наиболее полное воплощение немецкого творческого гения. Гравюры и живописные полотна Дюрера, тяготевшего к жизненной правде, наделены силой и душевным порывом. Немецкий художник не устремлялся в мир отвлеченной красоты. Он внимательно присматривался к судьбам простых людей, ясно различая черты приближающегося социального катаклизма (цикл гравюр на дереве "Апокалипсис", 1498), а на картине "Четыре апостола" (1526) с суровым лаконизмом изобразил непреклонных борцов за истину .

Из числа немецких поэтов, творчество которых развертывалось в период, последовавший за выступлением Мартина Лютера, наиболее значительным поэтом явился Ганс Сакс (1494-1576). Трудолюбивый башмачник и не менее трудолюбивый поэт, он почти всю свою долгую жизнь провел в Нюрнберге, который являлся одним из центров немецкой бюргерской культуры. Ганс Сакс гордился тем, что является гражданином вольного города, изобилующего выдающимися мастерами искусства и неутомимыми ремесленниками. В пространном стихотворении "Похвальное слово городу Нюрнбергу" (1530), примыкающим к популярному в XVI в. жанру панегириков в честь городов, он с любовью и тщанием описывает "Нюрнберга устройство и повседневную жизнь". Из стихотворения мы узнаем, сколько было в вольном городе улиц, колодцев, каменных мостов, городских ворот и часов, отбивавших время, узнаем о санитарном, общественном и хозяйственном состоянии города. С гордостью пишет Сакс о "хитроумных мастерах", искусных в печатном деле, живописи и ваянии, в литье и зодчестве, "подобных которым не найти в других странах". Стены вольного города отделяют поэта от необъятного и шумного мира, на который он с любопытством взирает из окна своего опрятного бюргерского жилища.

Домашний очаг - его микрокосм. В нем воплощается для Сакса идеал бюргерского благополучия и прочность земных связей. И подобно тому как он торжественно и деловито воспел городское благоустройство Нюрнберга, воспел он - столь же деловито и не без наивного пафоса - примерное благоустройства своего домашнего очага (стихотворение "Вся домашняя утварь, числом в триста предметов", 1544). Вместе с тем Ганс Сакс обнаруживает широту интересов и крайнюю любознательность. В лице Мартина Лютера он приветствовал Реформацию, выводящую людей на верный путь из мрака заблуждения (стихотворение "Виттенбергский соловей", 1523). В защиту протестантизма он написал прозаические диалоги (1524), а в ряде стихотворений обличал пороки папского Рима (1527). В дальнейшим полемический задор Ганса Сакса заметно пошел на убыль, хотя Сакс и остался верен своим лютеранским симпатиям.

Зато любознательность поэта нисколько не уменьшилась. Скромный ремесленник отличался обширной начитанностью и тонкой наблюдательностью, о чем ясно свидетельствуют его многозначительные произведения. Отовсюду черпал он материал для своих мейстерзингерских (от немецкого Meistersinger - мастер пения) песен, пьес, шпрухов (нем. Spruch - изречение, обычно назидательное) и шванков. С глубоким уважением относится он к хорошим книгам, из которых постепенно составил изрядную библиотеку, с обычной тщательностью описанную им в 1562 г. Он хорошо знал литературу шванков и народных книг, читал в немецких переводах итальянских новеллистов, в частности "Декамерон" Боккаччо, из античных писателей ему были известны Гомер, Вергилий, Овидий, Апулей, Эзоп, Плутарх, Сенека и др. Читал он сочинения историков и книги по естествознанию и географии.

Еще на заре своей поэтической деятельности, в 1515 г., он выступил в защиту творческих прав поэта, ратуя за расширение тематики мейстерзингерских песен, первоначально замыкавшихся в круге религиозных тем. Никто из мейстерзингеров не обладал таким живым чувством природы, как Сакс, таким непосредственным ощущением жизни. При этом он не ограничивался тем, что развивал какую-либо тему в форме мейстерзингерской песни, он обрабатывал ее затем в форме шпруха, шванка или фастнахтшпиля (масленичного фарса). Многие его произведения расходились в народе в виде летучих листовок, обычно украшенных гравюрами на дереве.

Вполне в духе XV-XVI вв., когда в стихах, подкрепленных гравюрами, деловито излагались сведения из различных областей знания, выдержаны дидактические стихотворения Сакса. В них ради пользы и поучения читателей он "по порядку" перечислял "всех императоров Римской империи и сколько каждый царствовал..." (1530), повествовал "О возникновении Богемской земли и королевства" (1537), описывал сто различных представителей царства пернатых (1531) либо слагал "Шпрух о ста животных, с описанием их породы и свойств" (1545).

Во всех этих случаях, а также и тогда, когда Сакс весело рассказывал какой-нибудь потешный шванк, он прежде всего помышлял о пользе читателей, о расширении их умственного кругозора, об их воспитании в духе высокой нравственности. Особенно привлекали его те сюжеты, в которых он мог раскрыть свои этические воззрения. В конце почти каждого стихотворения он нравоучительно поднимал палец, обращаясь к читателю с предостережением, добрым советом или пожеланием. Оставаясь убежденным сторонником житейской мудрости, основанной на требованиях "здравого смысла", Сакс проповедовал трудолюбие, честность и умеренность, богачей он хотел видеть щедрыми и отзывчивыми, детей - послушными родителям, воспитанными и добронравными, брак был для него святыней, дружба - украшением жизни.

Повсюду - в настоящем и прошлом, в былях и небылицах - находил он богатый материал для своих наблюдений и поучений. Мир как бы лежал перед ним обширным собранием поучительных лубочных картинок, где можно увидеть и обезглавленного Олоферна, и добродетельную Лукрецию, и челядинцев Венеры, и всадников, гарцующих на турнире, и трудолюбивых ремесленников, и еще многое другое. Как на подмостках средневекового театра, здесь чинно выступают аллегорические персонажи: г-жа Теология, веселая Масленица, Зима и Лето, Жизнь и Смерть, Старость и Младость. Земная сфера тесно переплетена с небесной, по суетному миру бродит кроткий Христос в сопровождении апостолов, Бог-отец спокойно смотрит из рая на проделки вороватых горожан, ватага горластых ландскнехтов приводит в ужас простоватого беса, посланного на землю Князем тьмы для уловления грешников.

Как и автора "Корабля дураков", Ганса Сакса глубоко тревожит разрушительная сила эгоизма, корыстолюбия, несовместимого с требованиями общественного блага. В обширном аллегорическом стихотворении "Корыстолюбие - обширный зверь" (1527) он рассматривает эгоизм, стремление к наживе как основную причину мирской неурядицы. Там, где властвует корыстолюбие, - там увядают сады и редеют леса, там хиреет честное ремесло, опустошаются города и государства. Лишь забота об общем благе могла бы спасти Германию от неминуемой гибели ("Достохвальный разговор богов, касающийся разлада, царящего в Римской империи", 1544).

При всем том мировоззрению Сакса чужд собственно трагический элемент. На это указывают хотя бы его "трагедии" ("Лукреция", 1527, и др.), слишком наивные для того, чтобы быть подлинными трагедиями. Поэту гораздо ближе мир добродушной насмешки. Хорошо зная слабости своих соотечественников, он с мягким юмором повествует об их проказах и поделках, обнаруживая особое мастерство в изображении жанровых сценках, исполненных живости и неподдельного веселья.

Перед читателем проходят представители разных сословий и профессий. Подчас раздается оглушительный звон дурацких бубенцов, сливающийся с многоголосым гомоном карнавала. Поэт ведет читателя в трактир, на рынок, в королевский замок и на кухню, в амбар, мастерскую, сени, винный погреб, на луг. Вершину поэзии Ганса Сакса, бесспорно, образуют стихотворные шванки, в них он особенно оживлен и естественен. Впрочем, шванковые мотивы проникают и в басни, и даже в торжественные христианские легенды, наполняя их жизнью и движением. Строгие фигуры небожителей и святых сходят со своего высокого пьедестала, превращаются в обыкновенных людей, добродушных, мягких, иногда простоватых и немного смешных. Прост и недогадлив апостол Петр в шванке "Св. Петр с козой" (1557). Крайнее простодушие высказывает Петр также в шванках, где ему отведена роль привратника рая. То он по доброте душевной впускает обогреться в райскую обитель плутовского портного ("Портной со знаменем",1563), то вопреки предостережениям Творца открывает двери рая шумной ватаге ландскнехтов, принимая их богохульные ругательства за благочестивую речь ("Петр и ландскнехты", 1557). Впрочем, не только небожители, но и нечистая сила устрашена буйством ландскнехтов. Сам Люцифер опасается их нашествия в ад, от которого не ждет ничего хорошего ("Сатана не пускает больше в ад ландскнехтов", 1557). Черти Ганса Сакса вообще не отличаются большой отвагой и сообразительностью. Они обычно попадают впросак, одураченные лукавым смертным. Это чаще всего забавные, смешные существа, очень мало напоминающие сумрачных и злобных чертей ряда лютеранских писателей и художников XVI в.

К повествовательной поэзии Сакса примыкают его драматические произведения, из которых наибольший интерес представляют веселые фастнахтшпили, не лишенные дидактической тенденции. Ганс Сакс осмеивает различные слабости и проступки людей, подшучивает над сварливыми женами, над мужьями, покорно несущими ярмо домашнего рабства, над скупцами и ревнивцами, над обжорством и неотесанностью крестьян, над доверчивостью и глупостью простофиль, которых водят за нос ловкие плуты ("Школяр в раю", 1550, "Фюзингенский конокрад", 1553, и др.). Он обличает ханжество и распутство попов ("Старая сводня и поп", 1551), изображает веселые проделки хитроумных жен ("О том, как ревнивец исповедывал свою жену", 1553) или крайнее простодушие дурней ("Высиживанье теленка", 1551).

Пересыпая речь персонажей поучительными сентенциями, он в то же время широко использует приемы буффонного комизма, щедро раздает оплеухи и тумаки, бойко изображает потасовки и перебранки. Он вносит на сцену веселый дух карнавала, облекая лицедеев в фастнахтшпилях в гротескные личины "дурацкой литературы", и все это в период, когда сумрачная лютеранская ортодоксия беспощадно обрушилась на театральную буффонаду. В превосходном фастнахтшпиле "Излечение дураков" (1557) Ганс Сакс изображает забавное врачевание занемогшего "глупца", наполненного множеством пороков. Из его раздувшегося живота лекарь торжественно извлекает тщеславие, жадность, зависть, распутство, чревоугодие, гнев, лень и, наконец, большое "дурацкое гнездо", усеянное зародышами различных "глупцов", как-то: лживые юристы, чернокнижники, алхимики, ростовщики, льстецы, насмешники, лжецы, грабители, игроки и др. - короче, все те, "кого доктор Себастиан Брант поместил на своем Корабле дураков".

Ряд фастнахтшпилей представляет собой драматическую обработку новелл Боккаччо ("Хитроумная любодейка", 1552, "Крестьянин в чистилище", 1552, и др.), шванков и народных книг.

В период жестокой реакции, последовавшей за крушением народной Реформации, Ганс Сакс поддерживал у простых людей бодрость духа, укреплял в них веру в нравственные силы человека. Именно поэтому творчество Ганса Сакса, глубоко человечное в своей основе, имело большой успех в широких демократических кругах. Молодой Гете почтил его память стихотворением "Поэтическое призвание Ганса Сакса".

Наша беседа о немецкой литературе эпохи Возрождения была бы не полной, если бы прошли мимо народных книг, сыгравших очень большую роль в культурной истории Германии. Обычно "народными книгами" (Volksbucher) называют анонимные книги, рассчитанные на широкие читательские круги. Они начали появляться еще в середине XV в. и завоевали огромную популярность. По своему содержанию книги эти отличались большой пестротой. Это был причудливый сплав исторических воспоминаний, поэзии шпильманов, плутовских, рыцарских и сказочных историй, задорных шванков и площадных анекдотов. Не все они были собственно "народными" по своему происхождению и по своей идейной направленности. Зато много в них было такого, что радовало и увлекало простого читателя.

Несомненной поэтичностью отличается "Прекрасная Магелона" (1535), восходящая к французскому оригиналу середины XV в. . В книге повествуется о великой любви провансальского рыцаря Петра Серебряные Ключи и прекрасной неаполитанской принцессы Магелоны. Обстоятельства разлучают молодых людей, но любовь в конце концов торжествует над всеми препятствиями.

Чертами бюргерского романа наделена книга "Фортунат" (1509), изобилующая выразительными бытовыми эпизодами. Впрочем, в основу сюжета положен волшебный мотив, имеющий нравственный смысл. Однажды в дремучем лесу герой книги Фортунат повстречал Фею счастья, которая предложила ему на выбор мудрость, богатство, силу, здоровье, красоту и долголетие. Фортунат предпочел избрать богатство. Этот шаг не только обрек его на ряд злоключений, но и послужил причиной гибели обоих его сыновей. Заключая книгу, автор замечает, что если бы Фортунат богатству предпочел мудрость, то избавил бы он себя и своих сыновей от стольких испытаний и злоключений.

Особую группу народных книг образуют книги комического или сатирико-комического содержания. Из них наибольшую известность приобрела "Занимательная повесть о Тиле Уленшпигеле" (1515). Согласно преданию, Тиль Уленшпигель (или Эйленшпигель) жил в Германии в XIV в. Выходец из крестьянской семьи, он был неугомонным бродягой, балагуром, пройдохой, озорным подмастерьем, не склонявшим головы перед власть имущими. Именно таким запомнился он простым людям, любившим рассказывать о его проделках и дерзких шутках. Со временем из этих рассказов сложился сборник веселых шванков, в дальнейшим пополнявшийся анекдотами, заимствованными из различных книжных и устных источников. Тиль Уленшпигель становится легендарной собирательной фигурой, подобно тому как на Востоке такой собирательной фигурой был Ходжа Насреддин.

Согласно народной книге уже с ранних лет склонен был Тиль возмущать спокойствие патриархальной Германии. Еще будучи совсем маленьким, приводил он в негодование односельчан, показывая им голый зад (гл. 2). Повзрослев, он довел до драки две сотни парней, намеренно перепутав их башмаки (гл. 4). Озорство стало его естественной стихией. Оно было ему столь же необходимо, как рыцарские авантюры героям куртуазного романа. Бросая вызов средневековому обществу, Уленшпигель в шутовстве находит драгоценную свободу. Он воплощение неоскудевающей народной инициативы, ума и бурного жизнелюбия. Особенно популярными стали рассказы о том, как Уленшпигель обещал совершить полет с крыши (гл. 14), как без помощи лекарств он излечил всех больных в госпитале (гл. 17), как для ландграфа Гессенского рисовал невидимую картину (гл. 27), как в Пражском университете вел диспут со студентами (гл. 28), как учил осла читать (гл. 29), как со скупым хозяином расплатился звоном монеты (гл. 90) и др.

Нередко его проделки являлись уроком скупости и жадности, оскорбительной для бедняка- плебея (гл. 10). Занимая место на нижних ступенях социальной лестницы, Уленшпигель мстил тем, кто готов был унизить его человеческое достоинство (гл. 76). Сатира пронизывает народную книгу. В ней ясно ощущается напряженная атмосфера десятилетий, непосредственно предшествовавших Реформации, переросшей в Великую крестьянскую войну. На ее страницах неоднократно появляются фигуры католических клириков, достойных осуждения. Попы погрязают в чревоугодии (гл. 37) и алчности (гл. 38), охотно принимают участие в мошеннических проделках (гл. 63), нарушают законы целибата (безбрачия). Упоминаются в книге и рыцари-грабители, от которых на рубеже XV и XVI вв. сильно страдали немецкие города. К одному такому "благородному господину" Уленшпигель даже поступил на службу, и тот, разъезжая вместе с ним "по многим местам, заставлял грабить, красть, отнимать чужое, как было в его обычаях" (гл. 10). О неустройстве, царящем в Германской империи, прямо говорится в известной шванке об очечном мастерстве (гл. 62).

Лихой бродяга, шут и озорник, Тиль Уленшпигель, однако, не был участником открытой политической борьбы. Его озорство зачастую бывало лишено осознанной социальной цели. И все-таки проделки Уленшпигеля обладали немалой взрывчатой силой. Они расшатывали устои патриархального мира, под благолепными покровами которого скрывалась рутина и социальная несправедливость. В этом плане весьма примечательны многочисленные шванки, в которых Уленшпигель выступает в качестве подмастерья, сводящего счеты со своими хозяевами.

Эту вольнолюбивую тенденцию народной книги очень верно уловил великий бельгийский писатель XIX в. Шарль де Костер. В своем замечательном романе "Легенда о Тиле Уленшпигеле и Лемме Гудзаке" (1867) он превратил героя народной книги в смелого борца за освобождение Фландрии от церковного и политического гнета.

Об огромном успехе народной книги свидетельствует и ее многочисленные переводы на иностранные языки. В конце XVIII в. она была переведена с польского языка на русский.

Народная книга о шильдбюргерах появилась в самом конце XVI в., в 1598 г. Можно сказать, что "Шильдбюргеры" завершают ту линию развития немецкой литературы, которую принято называть "литературой о дураках". От "Корабля дураков Себастиана Бранта и "Похвалы глупости" Эразма Роттердамского к безымянной книге конца XVI в. тянется прочная нить. Ведь жители города Шильды - такие же образцовые дураки, как и плывущие на корабле Бранта. Разница здесь только в том, что дураки Бранта олицетворяют собой дурость, реально существующую в мире, в то время как дураки из народной книги были в свое время людьми умными, даже мудрецами, однако отреклись от мудрости ради сохранения мещанского благополучия своего города. Так в народной книге мудрость выворачивается наизнанку, карикатура уступает место гротеску. Жители Шильды все время совершают самые несуразные поступки: сеют соль, сооружают ратушу, забыв проделать в стене окна, а затем носят в помещение свет в мешках и ведрах, не могут своих ног от чужих и т.п. Их дурацкие деяния завершаются гибелью города, испепеленного пожаром. Лишившись родного крова, шильдбюргеры разбредаются по свету, повсюду насаждая глупость.

Наконец, к великим народным книгам относится "История о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике"(1587) .

За первым изданием народной книги последовали другие. Опираясь на английский перевод немецкой книги, современник Шекспира Кристофер Марло написал свою знаменитую "Трагическую историю доктора Фауста" (изд. 1604). Впоследствии Гете, а за ним и другие выдающиеся писатели не раз обращались к фаустовской легенде, впервые изложенной в народной книге на исходе XVI в.

Доктор Фауст не был вымышленной фигурой. Он действительно жил в Германии в начале XVI в. Сохранились воспоминания современников о его деяниях, позволяющих полагать, что он являлся энергичным авантюристом, каких немало было в то время. Народная легенда связала его с преисподней. Согласно этой легенде Фауст за великое знание продал свою душу дьяволу. Автор книги, по-видимому, лютеранский клирик, с осуждением относится к затее Фауста, который, поправ законы смиренномудрия и благочестия, дерзновенно "отрастил себе орлиные крылья и захотел проникнуть и изучить все основания неба и земли". Он полагает, что "отступничество" Фауста "есть не что иное, как высокомерная гордыня, отчаяние, дерзость и смелость, как у тех великанов, о которых пишут поэты, что они гору на гору громоздили и хотели с богом сразиться, или у злого ангела, который ополчился против бога".

Однако никаких подлинных знаний Фауст из союза с Мефистофелем не извлекает. Вся мудрость словоохотливого беса, касающаяся устройства мира и его происхождения, не выходит за пределы обветшавших средневековых истин. Правда, когда Мефистофель посмел изложить учение Аристотеля о вечности мира, который "никогда не рождался и никогда не умрет" (гл. 24), автор с негодованием называет концепцию греческого философа "безбожной и лживой".

За этим следует путешествия Фауста совместно с Мефистофелем по различным странам и континентам, во время которых Фауст позволяет себе те или иные проделки. Так, в Риме, в котором Фауст увидел "высокомерие, чванство, гордыню и дерзость, пьянство, распутство, прелюбодеяния и все безбожное естество папы и его прихлебателей", он с явным удовольствием издевается над "святым отцом" и его клеретами. В заключительных частях книги Фауст поражает многих своими магическими талантами. Так, императору Карлу V он показывает Александра Македонского с супругой (гл. 33), а в Виттенбергском университете по просьбе студентов вызывает к жизни Елену Прекрасную (гл. 49). Ее он делает своей наложницей, и она родит ему сына Юста Фауста (гл. 59). Много в книге занимательных шванков, придающих ей шутовской, балаганный характер. Одному строптивому рыцарю Фауст украсил голову оленьими рогами (гл. 34); у крестьянина, не пожелавшего уступить ему дорогу, проглотил сани вместе с телегой и лошадью (гл. 36); на радость студентам верхом на бочке выехал из винного погреба (изд. 1590, гл. 50) и т.п.

И все же, несмотря на стремление благочестивого автора осудить Фауста за безбожие, гордыню и дерзание, образ Фауста в книге не лишен героических черт. В его лице нашла отражение эпоха Возрождения с присущей ей жаждой великого знания, культом неограниченных возможностей человека, мощным бунтом против средневековой косности.

А теперь, если бросить на немецкие народные книги прощальный взгляд, можно сказать, что, несмотря на их наивность, шероховатость и порой примитивизм, есть в них много привлекательного, непосредственного и нарядного. Им присущ тот романтический дух, который то и дело оживал в творениях эпохи Возрождения, эпохи подвижной, поражавшей неожиданными поворотами, находками и прозрениями. На мировых подмостках разыгрывалась в то время удивительная пьеса, вмещавшая в себя как трагические, так и фарсовые сцены, наделенная жизненной правдой и смелым вымыслом. Нет ничего удивительного в том, что немецкие романтики, собственно и "открывшие" немецкие народные книги, а за ними и писатели более поздних поколений так охотно обращались к ним и так высоко их ставили.

Со второй половины XV в. немецкая литература вступает в полосу подъема. Она развивается под знаком раскрепощения человеческой мысли от христианской догматики и схоластики, освобождения народа от феодального и церковного гнета. Вдохновителями этого движения были гуманисты (от лат. humanus - человеческий)-передовые ученые, общественные деятели той эпохи, рассматривавшие все явления современной им действительности с точки зрения человеческих интересов. Они боролись за светское образование, стремились сблизить искусство и науку с жизнью.

Энгельс называет Возрождение «величайшим прогрессивным переворотом», эпохой, которая «породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености»,- временем, когда «в Италии, Франции, Германии возникла новая, первая современная литература»1. В числе крупнейших фигур Ренессанса Энгельс называет А. Дюрера и М. Лютера.

Гуманисты высоко ценят разум, подлинные, а не схоластические знания. Отсюда их решительные выступления против Различных проявлений невежества, обскурантизма, против схоластов, кичившихся своей мнимой ученостью. В немецком гуманизме весьма популярен особый литературный жанр, высмеивающий глупость. Сатиру на «дураков» (неразумных правителей, глупых попов, псевдоученых и т. д.) пишут С. Брант, Эразм Роттердамский и др.

Характерно также, что первыми очагами гуманистической мысли в Германии были университеты. Именно в их стенах впервые появились ученые, которые, познакомившись с культурными достижениями античного мира и гуманистической культурой Италии, начали атаки на схоластическую премудрость. Они давали бой обскурантам, объявлявшим ересью любое отступление от христианской догматики, тормозившим развитие науки.

Развитие гуманизма наиболее интенсивно протекало в передовых в экономическом отношении городах Германии (Нюрнберг, Страсбург, Аугсбург), расположенных на торговых путях с юга на запад и восток. Именно здесь рождались произведения нового гуманистического искусства - полотна Дюрера и Гольбейна, стихотворения Г. Сакса и И. Фишарта. Остальные области Германской империи являлись провинциальным средневековым захолустьем, были оплотом обскурантизма и политической реакции. Неравномерность экономического развития стала источником политической раздробленности Германии. В ней не было экономических предпосылок для общенационального объединения. В стране существовало несколько центров, в которых князья осуществляли всю полноту власти и были по существу независимыми от императора. Отсутствие национального единства препятствовало формированию национального искусства. Немецкое Возрождение не знает таких писателей, как Шекспир в Англии, Сервантес в Испании, Рабле во Франции. Немецкая литература XV-XVI вв. отмечена печатью известного провинциализма, она носит во многом ученый, кабинетный характер, занята решением богословских вопросов. Лишь в годы напряженной общественно-политической, идеологической борьбы (Реформация, Крестьянская война) она проникается революционным пафосом, становится рупором общенациональных интересов (Лютер, Гуттен, Эразм). Творчество немецких гуманистов развертывается главным образом в идеологическом русле. Оно направлено на развенчание обскурантизма, порочной жизни монахов, попов, князей. Отсюда его сатирическая и морально-дидактическая направленность. В нем нет раскрытия противоречий действительности через борьбу человеческих индивидуальностей. Реализм в искусстве немецкого Возрождения выражен слабо.

Немецкая литература XVI в. была неоднородной в идеологическом отношении. Большую роль в ней играли гуманисты, критиковавшие схоластику и невежество с позиций разума и гуманизма (Бебель, Рейхлин, Эразм Роттердамский). Вторую группу составляли писатели, связанные с реформационным движением (Гуттен, Лютер и др.) Особое место в немецком Ренессансе занимает бюргерская литература (Брант, Мурнер, Г. Сакс и др.), авторы которой изображают преимущественно мещанскую жизнь и оценивают изображаемое с точки зрения интересов бюргера. Наконец, в эпоху Возрождения в Германии существовало безымянное народное творчество, получившее конкретное выражение в народных песнях, в народных книгах и т.

Себастьян Брант. Родоначальником демократического направления немецкой бюргерской сатиры, уроженец Страсбурга, доктор прав и профессор Базельского университета. Был близок к кружку гуманистов своего города, но остался в стороне от гуманистического свободомыслия. Широкой популярностью пользовалась его стихотворная сатира «Корабль дураков» (1494), положившая начала «литературе о глупцах».

Брант высмеивает представителей общественных пороков своего времени. Толпа глупцов наполняет корабль, отплывающий в Наррагонию («страну глупцов»). Среди них выступают ученые-педанты, астрологи, шарлатаны-врачи, модники и модницы, пьяницы и обжоры, игроки, прелюбодеи, хвастуны и грубияны, богохульники и многие другие. Каждому из них автор читает проповедь, пересыпая ее моральными примерами и сентенциями из библии и античных писателей. Религиозно-моральной мировоззрение автора еще ограничено средневековыми представлениями. Он сетует на упадок благочестия и осуждает танцы и любовные серенады. Он жалуется на чрезмерное распространение книг, предостерегает от увлечения языческими поэтами и вместе с алхимией и астрологией отвергает математику, смеясь над суетными попытками «циркулем» измерить поверхность земли. Осуждает корыстолюбие и эгоизм богатых и знатных. Предчувствуя грядущие социальные потрясения, говорит о них образцами апокалипсиса: «Час близится! Близится час! Боюсь, что антихрист уже недалеко!»

Ганс Сакс. Представитель немецкой бюргерской литературы 16 в. Родился в Нюрнберге, в семье портного, получил некоторое образование в «латинской школе» своего родного города, поступил учеником к сапожнику, путешествовал несколько лет по западной и южной Германии, занимаясь ремеслом и одновременно «благородным искусством мейстерзанга», вернулся снова в Нюрнберг.

Ганс Сакс примкнул к умеренной бюргерской реформации Лютера. В прозаическом диалоге «Спор между священником и сапожником» (1524) он выводит на сцену невежественного церковника, негодующего против вмешательства светских людей в богословские вопросы, и сапожника-лютеранина, побивающего своего противника цитатами из библии. Духовенство и папская власть запретили поэту продолжать полемику. После этого он становится целиком поэтом частной жизни.

Сюжеты своих повествовательных и драматических произведений Ганс Сакс заимствовал из сборников шванков и басен, из немецких народных книг, из хроник и описаний путешествий. Широкая начитанность Сакса была новым явление в бюргерской литературе и характерна для писателя, выросшего в окружении гуманистических интересов.

ЛИТЕРАТУРА ВОЗРОЖДЕНИЯ, литература стран Европы периода утверждения и доминирования идеологии Ренессанса, отразившая типологические черты этой культуры. В разных странах охватывает период с 16 до первой четверти 17 в. Литература является одним из важнейших достижений культуры Ренессанса, именно в ней, как и в изобразительном искусстве, проявились с наибольшей силой новые представления о человеке и мире, присущие указанной культуре. Объектом литературы становилась земная жизнь во всем ее многообразии, динамике и подлинности, что принципиально отличает литературу Возрождения от средневековой литературы. Особенностью литературы Ренессанса, как и всей культуры, был глубочайший интерес к личности и ее переживаниям, проблеме личности и общества, прославление красоты человека, обостренное восприятие поэзии земного мира. Как и гуманизму-идеологии Ренессанса, литературе Возрождения было присуще стремление откликнуться на все актуальные вопросы человеческого бытия, а также обращение к национальному историческому и легендарному прошлому. Отсюда невиданный со времен античности расцвет лирической поэзии и создание новых поэтических форм, а впоследствии подъем драматургии.
Именно культура Ренессанса поставила литературу, точнее поэзию и занятия языком и литературой, выше других видов человеческой деятельности. Сам факт провозглашения на заре Возрождения поэзии как одного из способов познания и осмысления мира определил место литературы в культуре Ренессанса. С развитием литературы Возрождения связан процесс становления национальных языков в европейских странах, гуманисты в Италии, Франции, Англии выступают как защитники национального языка, а во многих случаях и как его создатели. Особенностью литературы Ренессанса было то, что она создавалась как на национальных языках, так и на латыни, однако почти все высшие ее достижения оказались связаны с первыми. Культ слова и острое осознание гуманистами собственной личности впервые поставил вопрос об оригинальности и самобытности литературного творчества, что возможно, привело и к поиску новых художественных, по крайней мере, поэтических форм. Неслучайно с Возрождением связано появление целого ряда поэтических форм, связанных с именами создавших их художников слова – дантовские терцины, октава Ариосто, спенсеровская строфа, сонет Сидни и др. Вопрос о самобытности художника ставил вопрос о стиле. Постепенно утверждается вместо доминанты стиля доминанта жанра. Неслучайно теоретики литературы Возрождения едва ли не каждому жанру посвятили специальное исследование.
Литература Возрождения в корне изменила жанровую систему. Была создана новая система литературных жанров, некоторые из них, известные со времен античности, были возрождены и переосмыслены с гуманистических позиций, другие созданы заново. Наибольшие изменения коснулись сферы драматургии. Взамен средневековых жанров Ренессанс возродил трагедию и комедию, жанры, в буквальном смысле сошедшие со сцены еще во времена Римской империи. По сравнению со средневековой литературой изменяются сюжеты произведений – сначала утверждаются мифологические, затем исторические или современные. Меняется сценография, она основана на принципе правдоподобия. Сначала возвращается комедия, затем трагедия, которая в силу особенностей жанра утверждается в период осознания новой культурой неизбежности конфликта между идеалом и действительностью. Достаточно широкое распространение в литературе получает пастораль.
Эпос в литературе Возрождения представлен в разных формах. Следует отметить, прежде всего, широкое распространение эпической поэмы, новую жизнь приобретает средневековый рыцарский роман, причем в него вливается новое содержание. На закате Возрождения утверждается плутовской роман. Подлинным созданием Ренессанса становится жанр новеллы, типологические основы которого были заложены Боккаччо.
Специфически ренессансным жанром стал диалог. Он первоначально являлся излюбленной формой сочинений гуманистов, ставивших целью заставить читателя, взвесив доводы «за» и «против» в спорах, сделать вывод самому.
Поэзия эпохи Возрождения также была связана с возникновением и возрождением ряда жанров. Для нее характерно доминирование лирической поэзии. Из античных жанров эпической поэзии возрождаются ода и гимн, лирическая поэзия тесно связана с возникновением, развитием и усовершенствованием сонета, ставшего ведущей формой лирики, а также мадригала. Развитие получают также эпиграмма, элегия, реже баллада. Следует заметить, что в разных странах Европы и проблемы стиля, и проблемы жанра приобретали различное значение.
Литература Ренессанса, как вся культура Возрождения, опиралась на античные достижения и отталкивалась от них. Отсюда, к примеру, появление «ученой драмы» как подражания античной драматургии. В то же время она творчески развивала народные традиции средневековой литературы. Эти черты были в той или иной степени присущи каждой национальной литературе. См. также ЭПОХА ВОЗРОЖДЕНИЯ.

Литература Италии. История литературы Возрождения, как и всей культуры Ренессанса, начинается в Италии. В начале 16 в. провозвестником ее стал великий поэт Данте Алигьери (1265–1321). В своих философских сочинениях (Пир и Монархия) и величайшей поэме Божественная комедия он отразил все сложности миросозерцания человека переходного периода, который уже ясно видит будущее новой культуры.
Подлинным зачинателем Ренессанса является Франческо Петрарка (1304–1374), в творчестве которого определился поворот к новой культуре и иным духовным ценностям. Именно с его деятельности началось воссоздание античной культуры, изучение литературных памятников, поиск античных рукописей. Петрарка был не только ученым, но и видным философом, политическим деятелем, фактически первым в истории Европы интеллектуалом. Он поставил знание на такую высоту, что в 1349 был торжественно увенчан лавровым венком на Капитолии в Риме, подобно античным героям.
Для современников Петрарка стал одновременно символом и идеальной личностью новой культуры. Он провозгласил принцип необходимости овладения культурным наследием античности, но эта задача предполагала формирование нравственно совершенного, духовно обогащенного и интеллектуально развитого человека. Человек должен был в своем выборе опираться на опыт прошлого.
Петрарка создал новую систему мышления, определил все представления о человеке Ренессанса, был видным филологом, совершенствовал латинский язык. В своих латинских произведениях он опирался на античную традицию, в духе Вергилия писал эклоги, в духе Горация – Стихотворные послания. Лучшим своим творением он считал Африку (1339–1341), поэму на латинском языке по образцу Энеиды, где он от имени античных героев пророчествует о великой грядущей славе Италии и возрождении еще более великой итальянской культуры. В истории литературы он остался, прежде всего как создатель сборника стихов Книга песен, написанного им на итальянском языке и посвященного воспеванию красоты человеческих чувств, любви, облагораживающей и совершенствующей человека. Имя его возлюбленной Лауры со времен Петрарки стало нарицательным, а сама книга – образцом для большинства поэтов Ренессанса, так что во Франции даже появился глагол «петраркизировать».
Петрарка впервые в литературе не только оправдывал любовные переживания, но и раскрывал их необычайную многогранность, сложность чувств влюбленного человека. Еще более непривычным для современников было то, с какой пристальностью он описал душевный мир возлюбленной.
Младший современник и друг Петрарки, Джованни Боккаччо (1313–1375), был его продолжателем. Его литературное наследие достаточно разнообразно: писатель обращался и к традиционному жанру куртуазного романа (Филоколо и Филострато) и классическому эпосу (Тезеида). Боккаччо создал ряд произведений в новых жанрах: ему принадлежит роман в прозе и стихах Комедия флорентийских нимф, положившая начало жанру пасторали. Перу Боккаччо принадлежит и необычайно лирическая поэма-пастораль Фьезоланские нимфы. Он создал первый психологический роман в Европе Элегия мадонны Фьяметты. В истории литературы он остался, прежде всего, создателем жанра ренессансной новеллы, знаменитого сборника Декамерон. В Декамероне выведено новое общество (рассказчиков новелл) – образованное, тонко чувствующее, поэтизирующее мир, прекрасное. Этот мир основан на общности культуры и противопоставлен страшным картинам гибели и разложения общества во время эпидемии чумы.
В новеллах автор дает широчайшую панораму жизненных ситуаций и явлений. Герои представляют все слои европейского общества, и все они высоко ценят земную жизнь. Новый герой – человек, активно действующий, способный вступить в борьбу с судьбой и наслаждаться жизнью во всех ее проявлениях. Человек Боккаччо бесстрашен, он стремится покорить и изменить мир, настаивает на своей свободе чувств и действий и праве выбора.
Боккаччо при этом провозглашает равенство всех людей по рождению, отрицая сословные перегородки средневекового общества. Ценность человека определяется только его личными качествами, а не происхождением, воля и разум человека торжествуют над случайными обстоятельствами его судьбы. Его сочинения способствовали развитию итальянского литературного языка.
Литература 15 в. связана была с развитием лирики в творчестве Анджело Полициано (1454–1494) и Лоренцо Медичи (1449–1492), для творчества которого характерны карнавальные песни, воспевающие радость жизни (см. также МЕДИЧИ). Полициано принадлежит первая гуманистическая поэма, написанная для театра, Сказание об Орфее. В 15 в. был создан и первый пасторальный роман Аркадия Якопо Санадзаро, оказавший влияние на дальнейшее развитие жанра.
Жанр новеллы получил в 15 в. дальнейшее развитие. Поджо Браччолини (1380–1459) оставил сборник фацетий (анекдотов, по жанру близких к новеллам). В конце века жанр новеллы (уже на неаполитанском диалекте) оказался связан с творчеством Томмазо (Мазуччо) Гвардато (ок. 1420–1476), оставившего книгу Новеллино.
Значительное место в литературе итальянского Ренессанса занимает эпическая поэзия, питавшаяся сюжетами, почерпнутыми из рыцарских романов, и, прежде всего каролингского цикла. Лучшими образцами этой поэзии были Большой Морганте Луиджи Пульчи (1432–1484) и Влюбленный Орландо (1483–1494) Маттео Боярдо (1441–1494).
Высокое Возрождение в литературе Италии характеризовалось преобладанием классического ренессансного стиля, монументально-возвышенного, воплощающего гуманистические идеалы красоты и гармонии, откуда вытекала идеализация действительности. Оно связано, прежде всего, с именем Лудовико Ариосто (1474–1533), оставившего грандиозную поэму Неистовый Роланд, ставшей одной из величайших вершин итальянского Ренессанса. Подобно своему предшественнику Маттео Боярдо (Влюбленный Роланд). Ариосто обратился к сюжетам рыцарских романов, посвященных паладинам Карла Великого и рыцарям Круглого Стола. Средневековые образы и ситуации обретают новый облик и получают новую трактовку: герои наделены чертами ренессансной личности, сильными чувствами, твердой волей и способностью наслаждаться жизнью. Поражает изобретательность и свобода автора в композиционном построении романа при общем гармоническом равновесии всего текста. Героические эпизоды могли сочетаться с чисто комическими эпизодами. Поэма была написана особой строфой, часто называвшейся «золотой октавой». Лирическая струя в эпоху Высокого Возрождения связана с поэзией Пьетро Бембо, ставшего родоначальником поэзии петраркизма, культивировавшей поэтическое наследие Петрарки. Бембо, кроме того, доказывал преимущества тосканского диалекта, в котором усматривал основу литературного итальянского языка (Рассуждения в прозе о народном языке).
Для литературы Позднего Возрождения характерно сохранение сложившейся системы жанров, но в ней меняется многое (сюжеты, образы и т.д.), в том числе и идейная направленность. Крупнейшими мастерами новеллы этого периода стали М.Банделло (1485–1565) и Дж. Чинтио (1504–1573). И Новеллам Банделло и Ста рассказам Чинтио присущи предельный драматизм ситуаций, повышенный динамизм, неприукрашенное изображение изнанки жизни и роковых страстей. Новелла приобретает пессимистический и трагический характер. Третьему из новеллистов Позднего Ренессанса, Джованни Франческо Страпароле (1500–1557), также присущ отход от гармонии и ясности Ренессанса, его язык переплетается с простонародным, и автор опирается на фольклор. Особое место в этот период занимает автобиографическое сочинение знаменитого скульптора и чеканщика Бенвенуто Челлини.
Лирическая поэзия позднего Возрождения в Италии во многом связана с творчеством женщин. В стихах В.Колонны (1490–1547) и Г.Стампы (ок. 1520–1554) отразились драматические переживания и страсть. Совершенно особое место в литературе Италии Позднего Возрождения занимают стихотворные произведения великого художника Микеланджело, поэзия которого пронизана предельно трагическими мотивами. Литературу Позднего Возрождения венчает художественное наследие Торквато Тассо (1544–1595). Его раннее произведение, Аминта (1573), было создано в жанре драматической высокопоэтичной пасторали. Наибольшую славу получила его эпическая поэма Освобожденный Иерусалим (1580). Сюжет был почерпнут из эпохи крестовых походов, но прославление подвигов его героев органично сочетается с новыми веяниями, влиянием идей Контрреформации. В поэме соединялись идеи Возрождения, веяния позднего Ренессанса и сказочные элементы рыцарских романов (околдованный лес, волшебные сады и замки). Героическая поэма была пронизана религиозными мотивами, ей присуще необычайное богатство языка и звукописи.
В меньшей мере получила в Италии развитие драматургия. В 16 в. в основном писались комедии и пасторали. Комедии писались таким великими авторами, как Макиавелли (1469–1527) (Мандрагора) и Ариосто (1474–1533), а завершает развитие комедии итальянского Возрождения пьеса великого ученого и мыслителя Джордано Бруно (1548–1600). Наряду с «ученой комедией», созданной по античным образцам развивается и народная комедия масок, зарождается трагедия. К концу века все большее распространение получает (в связи с развитием придворного театра и музыки) пастораль (Верный пастух Д.Гварини). (Жизнеописание).
Характерной чертой литературы 16 в. является появление и деятельность литературных объединений, прежде всего, академий.
Литература Возрождения во Франции развивается по преимуществу уже в 16 в., хотя ее предтечей обычно считается великий поэт Франсуа Вийон (1431–1469), первый подлинно трагический поэт Франции, обратившийся к теме обездоленности и одиночества. Начало собственно ренессансной поэзии идет от школы т.н. «великих риторов», много сделавших для становления литературной формы. Первым ренессансным поэтом является последних из них, Жан Лемер де Бельж (1473–1525), который внес светское начало и ренессансную радость жизни в литературу, опираясь на античную поэзию и великих мастеров итальянского Возрождения (Данте и Петрарку). От античной традиции отталкивалась и лионская школа поэтов, крупнейшими представителями которой являлись Морис Сэв (ок. 1510 – ок. 1564) и «прекрасная канатчица» Луиза Лабе (1525/26–1565), чья поэзия связана, прежде всего, с разработкой любовной темы. Изящество, естественность и сила чувства покинутой женщины соединяются в ее поэтическом наследии с изысканностью стиля. Любовная лирика Лабе отличалась глубокой человечностью при точности образа и чеканности формы сонета.
Первый взлет поэзии Возрождения во Франции связан с именем Клемана Маро. Характер его литературного наследия Маро с полным основанием позволяет считать его основоположником ренессансной поэзии во Франции: он полностью порвал со средневековой поэтической традицией и ввел ряд новых форм (в том числе сонет). От античных поэтов он заимствовал ряд стихотворных форм (эклогу, эпиграмму, сатиру). Как придворный поэт Маро оставил по преимуществу изящные сочинения, написанные не в крупных жанрах (девизы, эпиграммы, «подарки»), которым присуща светскость и даже игривость. Творчеству Маро в целом был присущ более возвышенный гармонический характер, ренессансное видение мира и человека. Он осуществил гигантский труд по переводу на французский язык библейских псалмов.
Именно с первой половины 16 в. шла борьба за утверждение национального французского языка, чему немало способствовала деятельность филологов и поэтов.
Расцвет французской поэзии был связан с деятельностью литературной группы «Плеяда», создавшей национальную поэтическую школу. Первым серьезным произведением этой группы стал ее литературный манифест Защита и прославление французского языка (1549), традиционно приписываемый Жоашену Дю Белле (1522–1560), где ясно декларировались новые представления о национальной культуре и литературе. Автор связывал подъем и расцвет культуры с общенациональным подъемом и процветанием; уровень развития культуры, таким образом, определялся уровнем развития государства и народа. При этом в манифесте прослеживается характерный для Ренессанса культ античности и декларирован лозунг подражания древним авторам. Художественная программа «Плеяды» утверждала приоритет французского языка и его равенство с латинским и итальянским, провозглашала высокое назначение поэта-творца. Язык провозглашался родом искусства, а поэзия – его высшей формой. Античное же наследие они считали стимулом для развития национальной литературы. Состав группы менялся, но ведущими в ней были Пьер Ронсар (1524–1585), Жоашен Дю Белле и Жан Антуан Баиф. В наибольшей степени дух культуры Возрождения и ее идеалы были выражены в творчестве лидера «Плеяды» Ронсара. Гуманист, он воспевал радость жизни, человека и человеческую любовь как вершину его жизни. Культ природы, ощущение и восприятие красоты мира, характерные для миросозерцания поэта, отразились в утверждении идеи органического единства человека и природы. В наследии Ронсара проявилось и его критическое восприятие общества (Гимн золоту, стихи, протестующие против гражданских войн) и философские размышления о судьбах человечества. В то же время он стремился прославить свою родину (Гимн Франции). Особое место в его творчестве занимали темы любви и природы, он оставил несколько книг, посвященных любви (Любовь к Кассандре, Любовь к Марии и др.). Ему принадлежит эпическая поэма Франсиада. Он по праву считался современниками «князем поэтов».
Вторым по значению в «Плеяде» был Жоашен дю Белле, поэт и теоретик литературы. Провинциальный дворянин направился под влиянием Ронсара в Париж, где стал активным участником «Плеяды». Ему принадлежат несколько сборников стихов (среди которых Олива, Сожаления, Различные сельские забавы, Римские древности). Сожаления и Римские древности выдвинули Дю Белле на почетное место во французской литературе. Автору не были присущи грандиозность замыслов и образов и размах фантазии, он тяготел к простоте, его поэзия носит скорее интимный характер. Для нее характерен элегический настрой, размышления о жизненных невзгодах и страданиях, искренность и меланхоличность, мягкость и светлая грусть. В ранний период творчества Дю Белле во многом разделял общие установки «Плеяды» и ее лидера Ронсара, особенно в трактовке проблемы любви, хотя и в этот период его поэзии присуще личное, индивидуальное звучание, выражение особого душевного настроя. В этом сборнике отчетливо прослеживается влияние маньеристских образцов итальянских петраркистов. В своих наиболее зрелых сочинениях Дю Белле далеко ушел от своего первого сборника. Римские древности (включали 33 сонета) – сборник философской лирики, в котором историческая тема сочеталась с осмыслением прошлых эпох и своего личного опыта. Трагическое начало, понимание бренности человеческих деяний и всемогущества времени нашли свое выражение в Римских древностях. В то же время высокие духовные помыслы и прекрасные творения сохраняются, по мысли поэта, в памяти людей. Тем самым он подчеркнул веру в непреходящий характер культурного наследия и литературы в частности. Вершиной творчества Дю Белле принято считать его Сожаления, по своей сути, лирический дневник поэта во время его пребывания в Риме. В сонетах пропадает ренессансная идея торжества и расцвета личности, вместо нее появляется трагическое осознание неизбежности торжества независящих от воли и поступков человека страшных обстоятельств. В Сожалениях высказано осуждение войн, подлости и продажности двора, политики государей, понимание национальных ценностей. В Сожалениях отразился уже начавшийся кризис как миросозерцания самого поэта, так и всего французского гуманизма, начало духовной трагедии и краха ренессансных идеалов в ходе гражданских войн второй половины века. В сборнике нашла выражение центральная проблема позднего Возрождения – противоречие ренессансного гуманистического идеала личности и общества и действительности, реально окружающей гуманистов.
Среди других членов «Плеяды» следует упомянуть талантливого Реми Белло (ок. 1528–1577) и ученого Ж.Баифа (1532–1589), а также Этьена Жоделя (1532–1573), создавшего первую классическую французскую трагедию Пленная Клеопатра (1553). Он пробовал свои силы также в комедии в стихах (Евгений, 1552). Пьесе был присущ патриотический пафос и острая критика церковников.
Жодель был первым французским драматургом, полностью порвавшим со средневековой театральной традицией, его пьесы были ориентированы на античность и писались в соответствии с правилами. Драматургия Жоделя во многом предвосхищает трагедию французского классицизма 17 в. В его позднем творчестве ощущается влияние маньеризма и даже барокко.
Религиозные войны способствовали упадку «Плеяды» и определили специфику творчества последнего из крупных поэтов французского Ренессанса. Теодор Агриппа Д"Обинье (1552–1630), убежденный кальвинист, дворянин, еще в детстве дал клятву посвятить себя делу христианской веры и сдержал ее. Твердость и стойкость его характера сочетались с исключительной верностью вере, чести и королю. В конце жизни был вынужден покинуть родину и удалиться в Женеву. Его первые литературные опыты (Весна) были связаны с поэтической традицией, шедшей от Ронсара и даже от Петрарки. Славу ему принес уникальный поэтический эпос Трагические поэмы (1577–1589). Замысел, структура и художественные образы поэмы не имеют аналогов не только во французской, но и европейской литературе Ренессанса. По трагическому мироощущению автора, и по изобразительной мощи, и по эмоциональному накалу Трагические поэмы представляют собой исключительный памятник позднего Ренессанса, уже предвосхищающий барокко, «век, нравы изменив, иного стиля просит». И все же в поэме отчетливо проявляет дух Ренессанса, Трагические поэмы – вопль попранной человечности. Язык ее изобилует необычайными выразительными образами, возвышенный пафос сочетается с едким сарказмом и предельным драматизмом изложение приобретает грандиозную, чуть ли не космическую масштабность. Творчество (он оставил Мемуары и крупное историческое сочинение) завершает развитие французской поэзии эпохи Возрождения.
Развитие французской прозы Ренессанса во многом связано с новеллой, историю развития которой открывают Сто новых новелл (1486). Среди многочисленных сборников выделяются Новые забавы и веселые разговоры известного вольнодумца и автора сатиры Кимвал мира Бонавентура Деперье (1510–1544), где дается широкая панорама повседневной жизни современной автору Франции и выведены колоритные индивидуализированные образы. Вершиной французской новеллистики принято считать наследие коронованной писательницы-гуманистки Маргариты Ангулемской (1592–1549). Сестра французского короля Франциска I была в центре блестящего двора, всего интеллектуального и рафинированного придворного общества. Став королевой Наваррской, она оторвалась от привычной культурной среды французского двора, но сумела создать в глухой провинции новый крупный центр культуры, притягивающий к себе все новых и новых деятелей французского Возрождения. В историю литературы она вошла как писательница и поэтесса. Платоническое начало, характерное для ее кружка, нашло свое максимальное выражение в поэзии самой королевы Наваррской. Ей принадлежат аллегорические стихи и поэмы. Подлинную славу Маргариты как писательницы, составил сборник новелл Гептамерон. Сборник остался неоконченным, в нем предполагалось 100 новелл, но писательница успела написать только 72. Второе его издание (1559), где новеллы с резкими антицерковными выпадами были заменены более нейтральными текстами, получило название Гептамерон. Особенностью сборника был отказ автора от использования бродячих традиционных сюжетов новелл, сюжеты их связаны с личным опытом рассказчиков или другими реальными событиями. Участниками событий оказались люди из непосредственного окружения писательницы, и даже ее родные. Отсюда особый автобиографический колорит книги и глубина характеров героев-рассказчиков, выдвижение на передний план не столько самих рассказов, а обсуждения. По сравнению с другими сборниками ренессансных новелл Гептамерон представляет более узкий социальный круг, в книге речь идет скорее о чувствах, моральных ситуациях и богатстве внутреннего мира людей. Характерно, что в сборнике нет ликующего оптимизма – многие истории печальны, а трактовка их показывает несоответствие высокого идеала человека и действительности окружающего мира. Творчество Маргариты Ангулемской и в частности сборник Гептамерон отразило начало кризиса идеалов французского Возрождения.
Высшим достижением литературы французского Возрождения в прозе является творчество Франсуа Рабле (1483–1553). Искания гуманиста (известного врача) привели его к литературе, с 1532 он начинает публиковать отдельные книги своего знаменитого романа «из жизни великанов», каждая из которых поочередно осуждалась Сорбонной, а четвертая (1552) была приговорена к сожжению парламентом. В романе Рабле Гаргантюа и Пантагрюэль выражена неразрывная связь французской культуры Возрождения со средневековой народной смеховой традицией. В романе, несомненно, присутствует пародия с помощью гиперболизации на средневековые жанры, традиции и ценности. При этом утверждаются гуманистические идеалы и ценности. Рабле, врач и ученый, пропагандировал культ знания и изучение наук как средства воспитания гармонического человека, он настаивал на праве человека мыслить и чувствовать свободно, выступал против религиозного фанатизма. В романе нарисована своего рода социальная утопия – Телемская обитель, где человек может реализовать свое право на свободу, радость жизни и стремление к знанию. При этом книге присущ оптимизм и вера в безграничные возможности человека: «человек создан для мира, а не для войны, рожден для радости, для наслаждения всеми плодами и растениями».
Гуманистические идеалы сохраняются во французской литературе и в конце 16 века; их обобщил и выразил в новом созданном литературном жанре – эссе – Мишель де Монтень (1533–1592). Впервые в истории литературы автор изложил свои собственные переживания и опыт, «содержание моей книги – я сам». Личность Монтеня стала предметом анализа его сочинения Опытов. Он провозглашает гуманистическое понимание предназначения человека – целью человеческой жизни является стремление к счастью и наслаждению. Именно он связал это представление с идеей естественной жизни и естественной свободы человека. Наличие свободы определяет характер общественного устройства, и все люди равны по своей природе. Монтень подводил итоги развития гуманизма, и довольно скептически оценивал итоги развития наук и даже искусства, настаивая на простоте и ясности, предвосхищая принципы грядущего классицизма.
В Германии судьба литературы Возрождения оказалась тесно связанной с Реформацией. Во многом к культурному ареалу Германии примыкает творчество великого Эразма Роттердамского (1466/9–1536). Эразм – ведущий мыслитель Европы, он оставил большое наследие, но наибольшую популярность получили две сатиры – Похвала глупости и Разговоры запросто. К этой традиции относится и знаменитый Корабль дураков Себастьяна Бранта (сатира, имевшая огромный успех), и прославленная сатира Эразма Роттердамского Похвала глупости (1511) и Разговоры запросто, где дается резкая критика современного общества. Немецкая литература принимает особый полемический характер в преддверии реформации. В напряженной обстановке идеологической борьбы появились знаменитые Письма темных людей, мистификация гуманистов, сатира написанная на латинском языке гуманистами К.Рубианом, Г.Буше и У.фон Гуттеном в виде писем от имени вымышленных клириков. Сатира доминирует в немецкой литературе эпохи и наиболее отчетливо она проявилась в сочинениях гуманиста Ульриха фон Гуттена, который в своих диалогах высмеял католическую церковь.
С Ренессансом и Реформацией связано было становление немецкого литературного языка. Перевод выдающегося деятеля реформации Мартина Лютера Библии на немецкий язык означал утверждение норм общенемецкого языка. Меньшее значение в Германии приобретает поэзия, творчество Ганса Сакса (1494–1576) шло от немецкой традиции и воспроизводит городскую жизнь Германии. Особое значение в немецкой литературе приобретают т.н. народные книги, анонимные сочинения, рассчитанные на массовое чтение. По своему содержанию они предельно пестры, в них соединялись и сказочные мотивы, и сюжеты рыцарских романов, и анекдоты и даже историческое повествование. Они были разными и по характеру: если Прекрасной Магеллоне была присуща поэтичность, то в Повести о Тиле Уленшпигеле и Шильдбюргерах присутствует острая сатирическая струя. Наконец, ренессансный идеал жажды знания и славы, культа безграничных возможностей человека присутствуют в Истории о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике (1587), первой обработке этого сюжета в мировой литературе.

В эпоху зрелого средневековья западноевропейское литературное развитие приобрело новые черты. Оно значительно усложнилось, в нем стало участвовать большее число разнородных элементов. Причем речь идет не о простом увеличении числа сохранившихся литературных памятников: необычайно быстро и повсеместно возникли очень разнородные и разнохарактерные памятники. Динамика литературного развития сразу бросается в глаза и находит, например, себе параллель в необыкновенной убыстренности развития архитектуры и скульптуры, проделавших путь от первых значительных сооружений романского стиля (первая половина 11 в.) до расцвета готики (с середины 12 в.). Вся европейская культура приходит в движение, наращивает темпы эволюции, делается необычайно сложной по структуре. Не только феодально-церковная культура, но и культура городская становится важнейшим компонентом общеевропейского культурного развития.

В эпоху зрелого средневековья повсеместно в западной Европе произошло рождение письменной литературы на новых языках. Молодые европейские литературы на первых порах были не национальными, а областными – бургундская, пикардийская, фламандская, баварская. Возникает рыцарская, или куртуазная, литература, создавшая разветвленную систему лирических жанров, жанры стихотворных, а потом и прозаических романа и повести, а также рыцарской хроники, "ученого трактата" по вопросам рыцарского этикета, всевозможных наставлений по военному делу, охоте, верховой езде и т.п. Появляются первые поэтики. Появляется городская литература, продолжается развитие христианской и естественнонаучной литературы, возрождается дохристианский фольклор, в первую очередь - кельтский.

Образованность, оставаясь в идеологическом подчинении церкви, во многом избавлялась от ее опеки организационно. В период раннего средневековья изготовление рукописных кодексов как духовного, так и светского содержания происходило исключительно в монастырях. В эпоху развитого феодализма монастырские скриптории расширились, но возникали и новые мастерские по изготовлению рукописных книг: при дворах крупных феодалов, при университетах, в городах, где переписчики, переплетчики, миниатюристы в конце концов объединились в цехи. Очень рано в деле производства книги наметилась специализация, ее изготовление становится промышленностью, с которой уже не могли конкурировать старые монастырские скриптории.

В эстетику и быт проникает понятие красивого, изящного. Эстетической оценке подвергается поведение человека: красивыми оказываются не только одежда или резьба на щите, но и поведение, поступки, переживания. Возникает культ "прекрасной дамы".

Немецкий героический эпос

В 12 в. в Германии в условиях развитого феодального общества появляется светская литература на средневерхненемецком языке Она представлена в основном рыцарским романом, создававшимся по французским образцам. Однако в придунайских землях (Баварии и Австрии), где при дворах сохранялись "старомодные вкусы", в это же время перерабатывается в книжные поэмы героический эпос, бытовавший в исполнении шпильманов. Древний эпос претерпел при этом существенные изменения: аллитерация заменилась рифмой; так называемая "нибелунгова строфа" состоит из четырех длинных стихов, объединенных парными рифмами; в каждом длинном стихе первое полустишие имеет четыре, а второе - три ударения; в последнем стихе каждое полустишие имеет четыре ударения. Метрическая реформа не могла не отразиться на поэтическом языке, хотя принципы германского фольклорно-эпического стиля (парные формулы, постоянные эпитеты и т.д.) не менее отчетливы, чем в "Песни о Хильдебрандте." Многочисленные описания и другие приемы, замедляющие действие, отличают шпильманские поэмы от кратких эпикодраматических песен типа "Песни о Хильдебрандте".

Вершина немецкого эпоса - знаменитая "Песнь о Нибелунгах" ("Das Nibelungenlied" ; свн. "Der Nibelunge liet" ) поэма из 39 глав ("авантюр"), включающая около 10 000 стихов. Окончательно сложившись около 1200 г. в австрийских землях (рукопись на средневерхненемецком), она впервые была опубликована профессором Цюрихского университета Иоганном Якобом Бодмером в 1757 г. "Песнь о Нибелунгах" - не редакционный свод ряда анонимных песен (такая теория существует), а плод коренной трансформации кратких аллитерационных повествовательно-диалогических песен в героическую эпопею. Ее исходным пунктом стали две первоначально независимые франкские песни о Брюнхильде (сватовство Гунтера и смерть Зигфрида) и о гибели бургундов. Они восстанавливаются по старой песни о Сигурде и по песни об Атли в "Эдде". От песни о Брюнхильде через шпильманскую обработку 12 в. (отраженную в норвежской "Саге о Тидреке") путь идет к первой части "Песни о Нибелунгах". Песнь о гибели бургундов существенно перерабатывается в 8 в. в Баварии, она сближается со сказаниями о Дитрихе Бернском. В нее включаются образы Дитриха Бернского и его старшего дружинника Хильдебрандта. Аттила (Этцель) превращается в доброго эпического монарха. В 12 в. австрийский шпильман использовал новую строфическую форму и расширил древнюю песнь до эпоса в не дошедшей до нас поэме "Гибель Нибелунгов", которая непосредственно предшествует второй части "Песни о Нибелунгах". Так создается единое произведение.

Его краткое содержание сводится к следующему:

Город Вормс, к королю Гунтеру, прослышав о красоте его сестры Кримхильды, едет с нижнего Рейна свататься королевич Зигфрид. Гунтер требует от Зигфрида помощи в собственном сватовстве к богатырше Брюнхильде, царствующей в Исландии.

Благодаря шапке-невидимке Зигфрид помогает Гунтеру победить ее в богатырских состязаниях и на брачном ложе. Обман обнаруживается через десять лет в результате спора королев о достоинствах своих мужей. Кримхильда показывает Брюнхильде, считавшей Зигфрида вассалом Гунтера, перстень и пояс, отнятые Зигфридом у Брюнхильды в брачную ночь, и называет ее наложницей Зигфрида.

Вассал и советник бургундских королей Хаген фон Тронье мстит с согласия Гунтера за Брюнхильду. Он убивает на охоте Зигфрида, выведав у Кримхильды его уязвимое место, а добытый Зигфридом клад Нибелунгов погружает на дно Рейна.

Действие второй части разворачивается через много лет. Кримхильда, вышедшая замуж за Этцеля, зазывает в страну гуннов бургундов, чтобы отомстить за Зигфрида и вернуть себе клад Нибелунгов. Во время боя в пиршественном зале погибают все бургундские воины, а Гунтера и Хагена берет в плен Дитрих Бернский. Он отдает их в руки Кримхильды с условием, что та их пощадит. Однако Кримхильда убивает Гунтера, а потом и Хагена, которому собственноручно сносит голову мечом Зигфрида. Старый Хильдебрандт, возмущенный поступком Кримхильды, ударом меча разрубает ее на части.

"Песни о Нибелунгах", в отличие от архаичной скандинавской версии, совершенно чужды элементы языческой мифологии, мир богатырских сказок и исторических легенд "Эдды" оттеснен на задний план. В первой части немецкой поэмы юношеские приключения Зигфрида (добывание клада, шапки-невидимки, победа над драконом и приобретение неуязвимости) носят чисто сказочный характер и вынесены за рамки основного действия. Сватовство к Брюнхильде также наделено сказочными чертами, но уже переделанными в стиле рыцарского романа. Сказочность подчеркивает историческую дистанцию, отделяющую читателя от героев. Столкновение сказки и придворного быта создает особый художественный эффект. Именно в обстановке придворного быта возникает конфликт, составляющий завязку поэмы.

Во второй части действие происходит в стране гуннов, в мире суровой героики исторического предания, однако это лишь фон, на котором по-прежнему разрешаются внутренние коллизии Вормсского двора и бургундского королевского дома. Там при внешнем блеске кроется внутреннее неблагополучие, ибо власть Гунтера и блеск его двора зиждутся на тайной силе сказочного богатыря Зигфрида и на обманном сватовстве к сказочной богатырше Брюнхильде. Несоответствие сущности и видимости не может не обнаружиться и не привести к обидам, предательству, бесконечной фатальной распре и наконец гибели королевского дома Бургундов.

Род и племя в "Песни о Нибелунгах" заменяются семьей и феодальной иерархией. Отсюда важнейшее сюжетное отличие от представленной в "Эдде" древнейшей ступени сказания. Кримхильда мстит не мужу за братьев, а братьям за мужа. Главный предмет ссоры королев – является ли Зигфрид вассалом Гунтера. Мы наблюдаем конфликт вассального долга и семейных связей. Не случайно Кримхильда и Хаген, воплотившие идеалы семейной и вассальной верности, становятся главными противниками. Причем вассальная преданность Хагена Гунтеру перерастает в своеобразный патриотизм по отношению к бургундам, принимая благодаря этому даже парадоксальный характер. Узнав от дунайских русалок о предстоящей бургундам гибели в земле гуннов, Хаген разбивает челнок перевозчика, чтобы его соплеменники не опозорили себя бегством. Более того, Хаген обрекает Гунтера на казнь тем, что отказывается выдать Кримхильде тайну клада, пока живы его "господа". Честь бургундских королей ему дороже, чем их жизнь. Хаген вырастает в колоссальную, чисто эпическую фигуру героического злодея.

Точно так же верность Кримхильды Зигфриду дает только первоначальный толчок для превращения нежной и наивной девушки в мстительную фурию, неженская жестокость которой потрясает даже таких суровых воинов, как Дитрих и Хильдебрандт. Разумеется, в "Песни о Нибелунгах" изображаются в основном внешние действия, а не внутренние переживания, не показывается эволюция характера Кримхильды. Просто во второй части создается совершенно иной образ, чем в первой.

Вместе с тем почти маниакальная безудержность, проявляемая в борьбе Кримхильды с Хагеном, превышает обычную в эпосе "меру" и в известной степени заслоняет те более общие начала (например, "семья" или "государство"), из которых борьба вырастает. В конце концов погибают не только сами герои, но и семья, государство, народ. Фатализм теряет в "Песни о Нибелунгах" наивную прямолинейность. Мы явственно чувствуем дыхание неумолимого рока, но рок в значительной мере как бы порожден самими характерами и отчасти сложными противоречивыми ситуациями.

Драматическо-трагический характер "Песни о Нибелунгах" в отличие от гармоничной эпичности Гомера был отмечен еще Гегелем. Отсюда – многочисленные обращения авторов последующих эпох к сюжетам «Песни" (Кристиан Фридрих Геббель, драматическая трилогия о Нибелунгах: "Der gehörnte Siegfried", "Siegfrieds Tod", "Kriemhilds Rache" ), в первую очередь это – грандиозная тетралогия Рихарда Вагнера «Кольцо Нибелунга".

Другая своеобразная черта жанра "Песни о Нибелунгах" - сближение с рыцарским романом. К началу 13 в. относится создание в австро-баварских землях окончательной литературной редакции еще одной выдающейся поэмы - "Кудруна" или "Гудруна" ("Das Gudrunlied" свн. "Kudrun" ), написанной вариантом "нибелунговой строфы". Благодаря широкому использованию сказочной традиции "Кудруну" иногда называют "немецкой Одиссеей".

Поэма состоит из вступления (рассказ о юности ирландского королевича Хагена, похищенного грифами и выросшего на необитаемом острове с тремя принцессами) и двух частей, варьирующих одну и ту же тему богатырского сватовства. Первая, древнейшая часть имеет архаические скандинавские параллели, окрашенные мифологической фантастикой. Чтобы получить в жены прекрасную Хильду, отец которой убивает всех женихов, Хетель отправляет к ней сватами своих вассалов под видом купцов. Один из них, Хорант, привлекает Хильду прекрасной музыкой, и с согласия Хильды организуется ее похищение. После поединка Хагена, отца Хильды, и Хетеля благодаря вмешательству Хильды происходит их примирение.

Во второй части, отразившей эпоху норманнских набегов (9-II вв.) повествуется о судьбе дочери Хильды - Кудруны, похищенной норманнским герцогом Хартмутом. Отказавшаяся выйти замуж за похитителя и сохранившая верность своему жениху Хервегу пленница превращена злой Герлиндой, матерью Хартмута, в служанку. Печальная судьба Кудруны, похожая на историю Золушки, рисуется на фоне быта рыцарского замка 12-13 вв. Только через 13 лет Хервегу и его друзьям удается предпринять поход для спасения Кудруны. Поэма заканчивается поражением норманнов и счастливым возвращением Хервега и Кудруны домой. Великодушная Кудруна прощает взятого в плен Хартмута, а Герлинду убивает старый Вате, участвовавший еще в похищении Хильды. В центре поэмы, как и в "Песни о Нибелунгах" - образ женщины, преданной своему избраннику. Но преданность Кудруны выражается в долготерпении и нравственной стойкости, а не демонической мстительности Кримхильды.

Ряд эпических произведений 13 в. разрабатывает сказания о Дитрихе Бернском. Они были особенно популярны в крестьянской среде, как о том свидетельствует "Кведлинбургская хроника", в которой Дитрих предстает как благородный богатырь и справедливый государь. Поэмы о Дитрихе включают произведения не только героического, но и романического эпоса. Некоторые из них, восходящие к народным сказкам, рыцарским романам и местным преданиям, повествуют о его борьбе с великанами и карликами. Интересно, что в "Саге о Тидреке" и в поэме об Ортните фигурирует богатырь Илья, это свидетельствует о популярности среди других народов русских былин о Илье Муромце в 13 в.

Куртуазная лирика

12-13 вв. – эпоха миннезанга. Поэты миннезанга часто были "министериалами", людьми рыцарского звания, но ощутимо зависевшими от покровителей - крупных феодалов и входивших в состав их свиты. Среди них были и представители высшей феодальной знати, но их было немного. Министериал, каким чаще всего был миннезингер, особенно на заре развития куртуазной лирики, в 1150-1160 гг., был обязан служить своему господину и его семье. В службу входило сочинение песен, развлекавших их. Чаще всего песни обращены к госпожам, ждавшим поклонения по этикету придворной службы, одним из видов которой было сложение песен в честь супруги сюзерена.

Возникнув в середине 12 в., миннезанг прошел сложный путь, в котором явственно видны четыре важнейших этапа:

Первые образцы миннезанга возникли, очевидно, почти одновременно в прирейнских немецкоязычных областях, откуда родом был один из замечательных мастеров куртуазной поэзии - Генрих фон Фельдеке (Heinrich von Veldeke ), и в Швейцарии и в землях южной Германии, в частности, в Австрии и Баварии, где явления, типологически близкие к провансальской придворной жизни сложились ранее, чем в других немецкоязычных странах.

Огромное литературное наследие миннезингеров дошло до нас прежде всего в виде т. наз. "Liederbuch" - "песенников", которые, за редчайшим исключением, являются записями гораздо более позднего времени (13 в. и позже), опирающимися, вероятно, на более раннюю фиксацию произведений феодальной лирики в немецких краях, на карманные сборнички шпильманов. "Песенники" замечательны как особый вид памятника немецкой средневековой культуры. По ним мы можем составить представление не только о высоком уровне поэтической и музыкальной культуры средневековой Германии, но и о замечательном искусстве миниатюристов, украсивших некоторые из этих книг ярко расцвеченными портретами поэтов, чьи произведения сберег "песенник". Таковы, например, знаменитые "малая" и "большая" Гейдельбергские рукописи, иначе Манесский кодекс (Манесский песенник , Манесская рукопись ), . Эти манускрипты дают очень конкретное представление о раскрепощенном, весьма светском характере миннезанга, об умении средневековых миниатюристов радоваться жизни, дышавшей в песнях миннезингеров.

Первый период. К числу наиболее ранних представителей миннезанга относят прежде всего Кюренберга (Der von Kürenberg ) , творчество которого расцветает при Венском дворе между 1150 и 1170 гг. Его песни - небольшие четырехстрочные и восьмистрочные миниатюры, лирические эпизоды, повествующие о любви знатной девицы и рыцаря, которые говорят о своих чувствах то в форме краткого монолога, то обмениваясь вопросами и ответами. Очень характерно для раннего миннезанга, что речь идет не о некоем полуусловном куртуазном романе между верным пажом или вассалом и знатной замужней дамой, как в поэзии трубадуров, а именно о чувствах, соединяющих юного рыцаря и девушку. У Кюренберга еще и речи нет о служении даме: речь - о простых и сильных чувствах. При этом девушка нередко знатнее влюбленного министериала, она не может выйти за него, требует, чтобы он удалился, сгинул с глаз, да и лирический герой Кюренберга готов на это. Весьма показательно, что поэт часто ведет повествование от лица женщины, такое обращение к жанру "женской песни", характерное и для многих других представителей миннезанга, указывает на фольклорные истоки немецкой средневековой куртуазной лирики. На раннем этапе миннезанг близок народной песне. Есть основания говорить и о воздействии на ранний миннезанг певцов-шпильманов. Поэзия шпильманов, отличная от куртуазной лирики, переживала тогда период наибольшей творческой активности. Наряду с миннезангом продолжала жить народная поэзия, сохраняемая бродячими певцами, вроде таинственного Сперфогеля (Spervogel ) , современника Кюренберга (видимо, это прозвище «воробей"). Это был поэт резкий, насмешливый, любивший крепкое поучительное слово, укорявший богатых и знатных, вступавшийся за мастерового и мужика. Плебейский юмор Сперфогеля, меткость и точность выражений, четкий ритм стиха делают его шпрухи – стихотворный жанр, в котором обычно излагалась политическая и социально-поучительная тематика - ярким явлением немецкой поэзии.

" Ein Mann, der eine gute Frau hat und zu einer anderen geht, der ist ein Sinnbild des Schweins. Was könnte es böseres geben?" Spervogel

К жанру шпруха обращались и некоторые миннезингеры.

Наряду с Кюренбергом выдающимся поэтом первого этапа истории миннезанга был Дитмар фон Айст (Dietmar von Aist ) (70-е гг. 12 в.), также один из основоположников австрийской литературы. Его творчество отмечено отчетливой связью с народной песней. Он пишет пространные стихотворения, передает не только диалог, но и задушевные признания лирического героя, любовь не знает у него социальных преград, ее передача лишена усложнености и манерности.

В поэзии этих двух миннезингеров уже складываются важнейшие жанры миннезанга: Liet (песня), нередко состоявшая из одной строфы (как некоторые дошедшие до нас пpоизведения Кюренберга) или из нескольких одинаково построенных строф, соединенных наподобие стансов, и Leich (лейх) - стихотворение более сложного содержания, построенное в виде ряда строф с рифмой, более разработанной, чем в песне.

Второй период. Его отличает не только типологическая близость романской поэзии, но и прямые заимствования. Связи между немецкой поэзией конца 12 в. и другими литературами - пример стремительно усиливающегося в эти годы культурного обмена между самыми разными регионами. Поэзия провансальских трубадуров воздействует на лирику немецкого феодального мира: появляются именно переводы провансальских поэтов (среди них - принадлежащие Вольфраму фон Эшенбаху (Wolfram von Eschenbach ) , великому эпическому поэту той поры). Романские воздействия ощущаются в творчестве Генриха фон Фельдеке (вторая половина 12 в.), который считается одним из основоположников нидерландской литературы. Это типичный романо-германский художник своего времени - настолько тесно переплелись в его творчестве романские и германские литературные традиции (он переводил французский куртуазный "Роман об Энее"). Хотя поэт испытывает известную робость перед своей прекрасной дамой, чувство его радостно и лишено глубоких потрясений. Если и возникает мотив неприступной красавицы, то он трактуется чуть иронично, как обязательный литературный ход. Прославляя любовь и ее радости, Фельдеке иногда впадает в назидательный тон, брюзгливо осуждая легкомысленный образ жизни, котоpoму совсем недавно готов был предаваться сам. Этот типичный для бюргерского миросозерцания дидактизм у Фельдеке не всегда серьезен: и здесь нет-нет, да и прорвется свойственная поэту ирония.

Поэзия другого миннезингера этого времени, Рудольфа фон Фениса (Rudolf von Fenis ) , свидетельствует о тесной близости немецкого миннезанга со швейцарским, сформировавшимся несколько раньше. Поэты этого типа - представители своеобразной феодальной среды, формированию которой сильно способствовали Крестовые походы.

Среди них встречались не только скромные минестериалы, но и деятельные участники больших политических событий. Это в полной мере сказалось в поэте-императоре Генрихе VI (1165-1197), чьи пылкие горделивые чувства выражены в сложной, новой для миннезанга поэтической манере с изысканной рифмой и в новой для миннезанга строфе, заимствованной, видимо, из сокровищницы провансальско-сицилийского поэтического арсенала. Не менее значительно творчество поэта-вельможи Фридриха фон Хаузена (Friedrich von Hausen ) (1150-1190) , например, прощальная песня, где он не без сердечных страданий расстается с возлюбленной, отправляясь в крестовый поход. Это горькие размышления светского человека, знающего цену женской верности, к месту цитирующего "Энея" фон Фельдеке. В этом стихотворении очень ясно сказалась личность автора, отдельные строфы звучат реминисценцией конкретного разговора. Хаузен, погибший в свите Барбароссы в одном из боев этого трудного похода, был одним из наиболее талантливых и самобытных поэтов того времени.

К кругу светских миннезингеров, поднявшихся уже над положением министериала, принадлежит и Райнмар Старший, или Райнмар фон Хагенау (Reinmar der Alte von Hagenau ) (около 1160-1207) , эльзасский поэт, обосновавшийся при дворе австрийского герцога Леопольда II, выдающегося политика, придавшего Вене блеск настоящей резиденции. Как эльзасец, он тоже был проводником романских тенденций. В его творчестве отчетливо определилась придворная проблематика, закрепленная им в миннезанге. Тем самым в миннезанг вошли важные политические мотивы, расширившие его тематический состав.

Завоевания, достигнутые на рубеже веков быстро развивающейся поэзией миннезанга, особенно ярко воплотились в творчестве Вальтера фон дер Фогельвайде (Walther von der Vogelweide ) (около 1170-1230) . На миниатюре гейдельбергской рукописи он изображен сидящим в глубоком раздумье с развернутым свитком для письма, к колену прислонен меч, поэта осеняет его герб, изображающий птицу, поющую за решеткой клетки. На другой миниатюре герба нет, а меч остается: те, кто изображали поэта, прекрасно знали, что мечом он владел не хуже, чем пером. Обе эти миниатюры - иллюстрации к стихотворению Фогельвайде, в котором он набросал свой портрет: сидит и размышляет о земном существовании, о борьбе разных общественных сил, которые уподобляются тварям земным, несущим зло. В горьком раздумье этого стиха сказался весь Фогельвайде с постоянной тревогой за судьбу родины - новой чертой, которой раньше миннезингеры не обнаруживали.

Вальтер фон дер Фогельвайде был сыном безземельного рыцаря и вел жизнь, полную скитаний, изъездил западную Европу, был в Венгрии. Он близок как шпильманам и вагантам, так и высшей знати, большая часть его жизни прошла при дворе австрийских герцогов. Это - чрезвычайно разносторонняя личность: храбрый воин, поэт, придворный, философ.

Фогельвайде принял участие в жестокой смуте, раздиравшей немецкие земли на рубеже 12-13 вв. Он поведал в своих стихах и песнях, понятных и простым, и знати, об ужасах кровавой борьбы. Он - гениальный поэт-новатор, первый национальный поэт рождавшегося немецкого народа. В его стихах впервые появилось понятие немецкая нация (die deutsche Nation ). Мастер высокого миннезанга, он смело обратился к народным поэтическим формам и создал ряд замечательных поэтических шпрухов. В них он особенно настойчиво выступал против папства как силы, мешающей соединению немецких земель под эгидой единого светского властителя. Родоначальник немецкой патриотической поэзии, Фогельвайде был и крупнейшим мастером любовной лирики. Он разработал новые разновидности любовной песни, в известной мере возвращающиеся к непосредственной поэзии Кюренберга. Новая ступень в развитии немецкой поэзии, на которую поднялся Фогельвайде, была достигнута в сложной борьбе с тем течением миннезанга, которое выкристаллизовалось в творчестве Райнмара Старшего. Этот создатель высокого придворного миннезанга, опиравшегося прежде всего на романскую традицию и на романское понятие куртуазности, был сначала наставником и покровителем молодого Фогельвайде. Но они разошлись, и Фогельвайде сознательно противопоставил его манере свой немецкий национальный стиль миннезанга, усвоивший однако и все лучшее, что было в романской куртуазной лирике. В отличие от своего учителя Фогельвайде воспевал "низкую" любовь, знающую радость обладания, неподдельную и чистую. Поэтому его "дама" - как правило, не холодная расчетливая знатная красавица, а искренняя и самоотверженная крестьянская девушка.

Попытку объединить немецкую народную традицию с романской найдем и у Нейдхарта фон Ройенталя (Neidhart von Reuenthal ) (около 1180-1250) , прозванного Лисом за остроумные и дерзкие песни сатирического содержания. Но у него не получилось органического сочетания двух концепций. В любовной лирике он остался тонким подражателем трубадуров, его насмешливые сатиры на крестьянский быт, написанные для потехи придворной публики, звучат как заведомые стилизации, далекие от народного духа Фогельвайде. Прошло немного времени, и крестьяне ответили Нейдхарду песнями своих безыменных поэтов, в которых высмеивали придворных и их смешные замашки, заимствованные из-за рубежа. Однако он имел определенное значение для последующего развития миннезанга в годы позднего средневековья, когда его стилизации использовались эпигонами миннезанга. Авторитет Фогельвайде был непререкаемым, но достойных преемников у него не было. Возобладала традиция Райнмара.

13 в. – эпоха вырождения миннезанга. Типичным ее представителем явился Ульрих фон Лихтенштейн (Ulrich von Lichtenstein ) (около 1200-1280) . В своем творчестве он стремился воплотить идеал рыцарства, который составил себе по рыцарским романам и произведениям миннезингеров. Поэма "Служение дамам" (1255) излагает все тонкости куртуазного поведения и этикета в том виде, в каком они сложились к середине 13 в. При этом, рассказывая о собственных романах и любовных неудачах, Лихтенштейн настолько принимает куртуазные идеалы за подлинную реальность, что кажется наивным и смешным уже современникам. Он не был значительным поэтом, хотя считал себя последним рыцарем и миннезингером Германии. Лихтенштейн - фигура в значительной степени комическая.

Одно из немногих замечательных явлений умирающего миннезанга - фигура бродячего поэта Тангейзера (Tannhäuser ) (вторая половина 13 в.), героя популярной легенды, изображающей его возлюбленным богини Венеры. Тангейзер не без успеха пытался соединить "высокую"любовную поэзию с народной традицией, знатоком которой он был. В его глубоко своеобразных песнях и стихах выразился сложный внутренний мир немецкого бродячего поэта 13 в., ощутившего упадок той поэтической системы, на которой он был воспитан.

Рыцарский роман

Сложным и плодотворным было развитие нового жанра – рыцарского романа, возникшего и расцветшего в 12 в. Куртуазный, или рыцарский роман (оба определения условны и в значительной мере не точны), каким он сложился в западной Европе, находит типологические параллели и на Ближнем Востоке (Низами), и в Грузии (Руставели), и в Византии; это - увлекательное повествование о самоотверженной любви молодых героев, об испытаниях, выпавших на их долю, о воинских авантюрах, о невероятных приключениях. От героического эпоса рыцарский роман отличает интерес к частной человеческой судьбе. В немецких землях развитие романа, как и куртуазной лирики, началось позже, чем в землях романского культурного ареала. Первые образцы его на средневерхненемецком связаны с деятельностью Генриха фон Фельдеке. Его первое произведение - легенда о Святом Серватии, переделка латинского жития; работой, прославившей его, стала переделка анонимного французского романа "Эней". "Роман об Энее" ("Eneide" ) Фельдеке - внушительное эпическое полотно, скорее вдохновленное французским подлинником, чем его перелагающее, свидетельство большого самобытного таланта, особенно проявившегося в бытовых зарисовках: роман о троянском герое стал живописной картиной рыцарского быта 12 в. Обращение к античным сюжетам едва ли случайно, скорее этот круг был ему ближе, чем "варварские" сюжеты новой континентальной Европы: чувствуется большая для того времени культура книжника, оригинально понимавшего великие произведения старины, на основании которых он с такой любовью создавал свои новые песни.

Именно Фельдеке приспособил для особенностей рыцарского романа немецкий четырехударный стих, в этом его заслуга огромна. Начиная с Фельдеке, этот размер становится классическим стихом рыцарского романа в Германии.

На конец 12 в. приходится деятельность первого замечательного мастера рыцарского романа в средневерхненемецкой литературе - Гартмана фон Ауэ (Hartmann von Aue ) (около 1170-1215) . Он был министериалом, посвящен в рыцари, мог принимать участие одном из крестовых походов. Первые произведения сразу выдвинули его в первый ряд немецких поэтов: он переложил хорошим немецким стихом два романа Кретьена де Труа: "Эрек" ("Erec ") и "Ивейн" ("Iwein "). Уже самые размеры сочинений были истинным поэтическим подвигом: как и Фельдеке, разрабатывал поэтику рыцарского романа, стремился упорядочить немецкий стих. Одновременно написал роман "Грегориус" ("Gregorius ") - переработку распространенной в Средние века легенды о папе Григории. Однако шедевром стал роман "Бедный Генрих" ("Der arme Heinrich" ) (около 1195 г.) . Опираясь на старинное предание, поэт рассказывает историю благочестивого рыцаря, внезапно пораженного проказой. В образе человека, которому бог посылает страшное испытание, продолжается этическая линия "Грегориуса". Выясняется, что проказа может быть излечена кровью невинной девушки, которой омоют заболевшего. Находится и девушка, готовая отдать жизнь на такое богоугодное дело. Образ этой юной крестьянки, глубоко трогательной и прекрасной в своей готовности к подвигу во имя спасения рыцаря, которого она глубоко любит, относится к числу значительнейших достижений всей средневековой литературы. Это один из самых впечатляющих женских образов немецкой литературы. В решительную минуту Генрих побеждает себя: он отказывается принять жертву, исцеление такой ценой - невозможно, жестокое испытание, посланное богом, вызывает в нем протест.

Но бог Гартмана снисходителен: помучив рыцаря, он исцеляет его, и страдалец радуется своему выздоровлению, дарованному за то, что он отказался принять его ценой человеческой жизни. Самые сильные стихи романа посвящены минутам душевной борьбы, испытанию, через которое проходит Генрих. Еще не зная о своем спасении, но зная, что жизнь его благодетельницы вне опасности, он переживает чувство глубокого морального удовлетворения. Он победил свой эгоизм, чуть не сделавшись убийцей, при том, что жертва шла под нож добровольно. По существу, старое понятие куртуазности заменено здесь новым истолкованием морали рыцарственности, которая заключается в отказе от своего блага, если оно построено на несчастье другого человека - пусть даже происхождения более низкого, чем сам рыцарь. Современник Гартмана фон Ауэ, Вольфрам фон Эшенбах (Wolfram von Eschenbach ) (умер после 1220 г.) придал немецкому рыцарскому роману еще более своеобразный и значительный характер. Он также был министериалом, пожалованным в рыцари и возможным участником крестовых походов. Родом Эшенбах был, вероятно, из Тюрингии. Будучи талантливым лириком, в расцвете творческих сил взялся за труд, увековечивший его имя: около десяти лет он работал над большим романом "Парцифаль" ("Parzival ") - около 25 000 стихов . Источником ему послужил роман Кретьена де Труа, но не только он. На каком-то этапе Эшенбах использовал роман о Граале Роберта де Борона, где подробно повествуется об истории священного сосуда.

Грааль - волшебный сосуд, в котором для алчущих не иссякают ни еда, ни питье (нечто близкое по сказочной функции к скатерти-самобранке), служивший при Тайной вечере, как говорится во французском романе. Этот святой сосуд был утаен и сохранен учеником Иисуса Иосифом Аримафейским, а в страшный день распятия в эту чашу Иосиф собрал кровь Спасителя. Так сказочная реликвия приобретает характер первостепенной христианской святыни, обладающей множеством таинственных и величественных качеств.

У Эшенбаха Грааль - не чаша евхаристии. Это - лучезарный драгоценный камень, наделенный целым рядом чудесных свойств. Он становится моральным символом, а не просто насыщает алчущих. Где автор нашел такую трактовку - неясно. Во всяком случае, его вариант настолько своеобразен, что должен рассматриваться как самостоятельное произведение, основанное на оригинальной морально-философской и эстетической концепции.

Опираясь на традицию Гартмана фон Ауэ, Эшенбах развивает мотивы воспитательного рыцарского жанра. В первых книгах романа излагается краткая предыстория Парцифаля, что важно для дальнейшегоразвития сюжета. Гамурет, его отец, погиб в далеких восточных землях, на службе у калифа багдадского, погибли и все братья, он один остался как горькое утешение и единственная надежда, при матери - госпоже Герцелойде. Уйдя от света, мать воспитывает сына в глуши, надеясь уберечь его от опасностей воинского житья. Но сын тянется к судьбе рыцаря и уходит в большой свет, к людям. Он настолько наивен, что его можно принять за блаженного, юродивого, ничто злое и подлое ему неведомо, встречаясь с низостью и подлостями, обычными в феодальном обществе, он вступается за униженных я обездоленных со всем пылом чистого сердца, что прекрасно изображено в романе.

Странствования Парцифаля есть также поиски истины. Он приобретает друзей, которые помогают ему отличить добро от зла. В этом смысле очень интересен образ престарелого рыцаря Гурнеманца, в замке которого Парцифалю удается получить немало мудрых и ценных советов. Там он обучается куртуазному вежеству, манерам, сохраняя при этом свою непосредственность. За это его выделяет спасенная им прекрасная принцесса Кондвирамура, которая становится ему верной и любящей супругой. В одну из поездок он попадает в замок Анфортаса, где хранится святыня Грааля, описанная со всей точностью и многословьем, к чему так склонен был Вольфрам. Тут в рыцарскую сказку властно вторгается сложный восточный мотив, ведущий за собой множество нитей и связей, уходящих и на Восток, и в европейские религиозные искания раннего Средневековья. В трактовке немецкого поэта Грааль превратился в некий магический камень, ниспосланный людям ангелами, дарующий благодать, а. также неиссякающие пищу и питье. Все в замке Анфортаса, где хранится Грааль, полно тайн и неясностей, включая странную болезнь хозяина. Парцифалю страшно хочется расспросить хозяина о причинах его бед, но он деликатно скрывает свое любопытство, хотя оказывается, что оно уместно и даже необходимо. Анфортас ждал вопросов - ответ исцелил бы его и положил конец длительным мучениям.

Потом Парцифаль попадает ко двору короля Артура. В этих сценах вскрывается концепция рыцарства у Вольфрама, его понимание внутреннего благородства. Оно - не только в мужестве на поле боя и не только в защите слабых от сильных: высшая рыцарская доблесть в том, чтобы не зазнаваться своей рыцарственностью, не бояться показаться смешным и преступить, если понадобится, законы куртуазности во имя законов человечности. Воспитанник Гурнеманца с его каноном куртуазности Парцифаль не смог поступиться своим добрым именем вежливого рыцаря на пиру у Анфортаса, не задал ему вопрос, которого тот ждал. Поэтому он не достоин быть подлинным рыцарем. Артур не принимает его в свою рать избранных. Но до юного рыцаря не сразу доходит, почему. Он лишь понимает, что бог карает его за неумышленный проступок, отвергает его многолетнюю службу. Парцифаль отвечает пламенным бунтом против несправедливости, учиненной богом, берет под сомнение доброту и мудрость самого Всевышнего. Юный Парцифаль бунтует долго и долго враждует с Всевышним, но потом осознает бесцельность этого бунта. Образ и идея бога сливаются с образом благодатной природы, вообще всего благого и доброго на земле. Такая концепция божества была доступна и воину, и клирику, и горожанину. Парцифаль знакомится с мудрым отшельником Треврицентом и благодаря его советам вновь находит путь в замок Грааля Мунтсальвеш (Монсальват), избавляет Анфортаса от болезни и наследует его трон, который с ним делит верная Кондвирамура, находит признание и при Круглом Столе. Его превращение в идеального героя завершилось.

«Парцифаль" - сложный морально-философский роман, действие которого разворачивается на фоне любовно и умело изображенного быта и немецкой жизни 12 в. Книга множеством нитей связана с авантюрной стороной своего времени, поражает богатством художественных средств, все действующие лица индивидуальны. Присутствуют в романе также элементы юмора, иронии и сатиры, направленной прежде всего против высшей феодальной знати. Эшенбах одним из первых выразил сложнейшую диалектику феодальной культуры 12-13 вв. - и ее рас¬цвет, и возникающие признаки кризиса, и хрупкость, уязвимость. Некоторое время работал он над продолжением "Парцифаля" – романом "Титурель" ("Titurel "), от которого сохранилось лишь два фрагмента.

Сложные морально-этические проблемы "Парцифаля", как и предвестья приблизившегося кризиса куртуазной культуры, еще ощутимее сказываются в романе Готфрида Страсбургского (Gottfried von Straßburg) (умер около 1220 г.) . "Тристан и Изольда" ("Tristan und Isolde ") (написан около 1210 г.).

С Готфридом в немецкую литературу приходит ученый горожанин, человек новой, формирующейся городской культуры. Страсбург был один из ее очагов. Образцом Готфриду послужил один англо-нормандский роман, но он подошел к известному сюжету как к возможности показать становление и развитие человека, тяжкий, полный счастья и бед путь грешной человеческой плоти. Получилось совершенно новое произведение, автор рассказывает именно о душевном состоянии персонажей, их переживаниях. К сожалению, роман остался незавершенным.

Ренессанс. Немецкий гуманизм

Ренессансная культура Германии связана в первую очередь с расцветом городов. Немецкие гуманисты многому учились у гуманистов Италии, однако их мировоззрение отмечает ряд специфических черт. Немецкий гуманизм развивается на пороге Реформации, с этим, несомненно, связано его тяготение к сатире. Почти все значительные немецкие писатели-гуманисты были сатириками, главное место в их творчестве принадлежит антиклерикальной сатире. По социальному составу они неоднородны: преобладали выходцы из бюргерства, но были и крестьяне, и рыцари. Но итальянское эпикурейство немецкому гуманизму не присуще, в античности им ценился прежде всего арсенал художественных приемов, поэтому наиболее популярен был Лукиан и форма сатирического диалога. Немецкие гуманисты изучали Библию, чтобы сокрушить авторитет Вульгаты. Они подготовили Реформацию, не зная, что она обернется против гуманизма, а Лютер станет их открытым врагом.

Немецкий гуманизм зародился в Праге на исходе 14 в., там появились самые ранние образцы документов на нововерхненемецком, созданные при канцлере Иоганне из Неймаркта на так называемом языке богемской канцелярии. Но решающую роль в его становлении сыграли южно-немецкие города - Аугсбург, Нюрнберг и другие. На эту пору приходится их экономический расцвет, обусловленный не в последнюю очередь близостью к Италии. Большое внимание гуманисты уделяли университетскому образованию, стремясь освободить его из-под власти церкви. Сначала с этой целью они переводили на немецкий произведения античной и итальянской литературы, с годами, однако, почти перестали писать по-немецки. Смена языков означала стремление передовых людей, озабоченных судьбами отчизны, хотя бы в языковой среде подняться над феодальным партикуляризмом Германии, одним из выражений которого являлось отсутствие единого литературного языка при множестве диалектов. Гуманисты старшего поколения не думали прямо воздействовать на широкие круги; они обращались к просвещенному меньшинству, видя в нем оплот новой культуры. Лишь позже немецкий гуманизм делает попытку выйти на широкую общественную арену. На более раннем этапе он преимущественно борется со схоластикой. Ее устои расшатывал, например, выдающийся ученый и мыслитель Николай Кузанский (Nikolaus von Kues ) genannt Cusanus (1401-около 1464 гг.) , который изучал математику и естественные науки. Предвосхищая Коперника, он утверждал, что Земля вращается и не является центром Вселенной. Будучи кардиналом, и в богословских сочинениях он выходил далеко за пределы церковной догматики, например, выдвигая идею всеобщей рациональной религии, которая объединила бы христиан, мусульман и иудеев. В политических вопросах Николай Кузанский также выступал на стороне гуманистов, отстаивая государственное единство Германии.

Еще одним видным представителем немецкого гуманизма был друг Альбрехта Дюрера, Виллибальд Пиркхаймер (Willibald Pir(c)kheimer ) (1470-1530), блестящий нюрнбергский патриций и высокообразованный человек, известный как популяризатор эллинской философии и литературы и переводивший на латынь древнегреческих авторов. Им осуществлен также перевод на немецкий язык "Характеров" Теофраста, посвященный Дюреру, Смерть друга Пиркхаймер оплакал в проникновенной "Элегии на кончину Альбрехта Дюрера". Когда обскуранты начали травлю Рейхлина, Пиркхаймер решительно выступил в его защиту.

Johannes Reuchlin ) (1455-1522) был кабинетным учеными, всецело погруженым в науку, однако нашел время для создания двух латинских сатирических комедий. Его отличали широта научных интересов и тяготение к неоплатонизму. Полагая вслед за Николаем Кузанским полагая, что божественное следует искать в человеке, Рейхлин видел своих соратников по вере и в античных ученых, и в последователях каббалы. Когда реакционные католические круги обрушились на старинные священные еврейские книги, требуя их уничтожения, он смело выступил против фанатиков, ратуя за свободу мысли и уважение к культурным ценностям, написав памфлет "Глазное зерцало" ("Augenspiegel ") (1511) . Так разгорелся спор, взбудораживший всю страну и вышедший за ее пределы. Против Рейхлина поднялись все, кто выступал против гуманистов. С особым рвением его и его единомышленников травили профессора кельнского университета Арнольд Тонгрский и Ортуин Граций. Кельнский инквизитор старательно добивался осуждения Рейхлина как еретика, зато его поддерживали гуманисты многих стран. На его стороне был цвет тогдашней культуры, ученые, литераторы и государственные деятели, разделявшие его взгляды, со всех концов Европы писали ему письма, которые затем были опубликованы в виде книги "Письма знаменитых людей" ("Clarorum virorum epistolae" ) (1514). Эта победа немецких гуманистов над обскурантами была подготовлена энергичной деятельностью Эразма Роттердамского (Erasmus von Rotterdam ) (1466-1456) , который, хотя не был собственно немецким писателем, сыграл выдающуюся роль в развитии немецкого гуманизма.

Борьба была в самом разгаре, как появилось произведение, нанесшее сокрушительный удар обскурантам: "Письма темных людей" ("Epistolae obscurorum virorum" ) (1515-1517) . Одним из главных ее авторов был Крот Рубеан (Crotus Rubeanus, eigentl. Johannes Jäger) (1480-1539), другим - Герман Буш (Hermann von dem Busche) (1468-1534), во второй части активно участвовал Ульрих фон Гуттен (Ulrich von Hutten) (1468-1523). Впрочем, авторов могло быть и больше. Эта книга - своего рода аналогия "Письмам знаменитых людей". Различные обскуранты,в том числе и вымышленные, якобы пишут магистру Ортуину Грацию. Это все местные, захолустные, рядовые люди, все они невежественны. Гуманисты так воссоздали их духовный мир, что многие приняли "Письма" за подлинное творение антигуманистического лагеря, когда в действительности мы имеем дело с одним из наиболее блестящих образцов ренессансной сатиры. Весьма неприглядна и частная жизнь обскурантов. Выражаются они на забавной смеси немецкого и "кухонной" латыни. Обскуранты нелепы и безвкусны решительно во всем. Столь резко и прямо о церковном мракобесии в Германии еще не говорили. Мракобесы всполошились, и сам Ортуин Граций ринулся в бой, опубликовав "Сетования темных людей", еще раз доказавшие, что у "темных людей" за душой нет ничего, кроме злобы и тупой ненависти ко всему передовому. Гуманисты торжествовали.

Технологии
Философия

Литература эпохи Возрождения - крупное направление в литературе, составная часть всей культуры эпохи Возрождения . Занимает период с XIV по XVI век. От средневековой литературы отличается тем, что базируется на новых, прогрессивных идеях гуманизма. Синонимом Возрождения является термин «Ренессанс», французского происхождения. Идеи гуманизма зарождаются впервые в Италии, а затем распространяются по всей Европе. Также и литература Возрождения распространилась по всей Европе , но приобрела в каждой отдельной стране свой национальный характер. Термин Возрождение означает обновление, обращение художников, писателей, мыслителей к культуре и искусству античности, подражание её высоким идеалам.

Энциклопедичный YouTube

• 1 / 5

  Говоря о Возрождении, мы говорим непосредственно об Италии, как носительнице основной части античной культуры, и о так называемом Северном Возрождении , которое проходило в странах северной Европы: Франция, Англия, Германия, Нидерланды, Испания и Португалия.

  Для литературы Возрождения характерны уже вышеизложенные гуманистические идеалы. Эта эпоха связана с появлением новых жанров и с формированием раннего реализма , который так и назван, «реализм Возрождения» (или ренессансный), в отличие от более поздних этапов, просветительского, критического, социалистического.

  В творчестве таких авторов, как Петрарка , Рабле , Шекспир , Сервантес выражено новое понимание жизни человеком, отвергающим рабскую покорность, которую проповедует церковь. Человека они представляют, как высшее создание природы, стараясь раскрыть красоту его физического облика и богатство души и ума. Для реализма Возрождения характерна масштабность образов (Гамлет , король Лир), поэтизация образа, способность к большому чувству и одновременно высокий накал трагического конфликта («Ромео и Джульетта »), отражающего столкновение человека с враждебными ему силами.

  Для литературы Возрождения характерны различные жанры. Но определенные литературные формы преобладали. Наиболее популярным был жанр новеллы, который так и именуется новеллой Возрождения . В поэзии становится наиболее характерной формой сонет (строфа из 14 строк с определенной рифмовкой). Большое развитие получает драматургия. Наиболее выдающимися драматургами Возрождения являются Лопе де Вега в Испании и Шекспир в Англии.

  Широко распространена публицистика и философская проза. В Италии Джордано Бруно в своих работах обличает церковь, создает свои новые философские концепции. В Англии Томас Мор высказывает идеи утопического коммунизма в книге «Утопия ». Широко известны и такие авторы, как Мишель де Монтень («Опыты») и Эразм Роттердамский («Похвала глупости »).

  В числе писателей того времени оказываются и коронованные особы. Стихи пишет герцог Лоренцо Медичи , а Маргарита Наваррская , сестра короля Франции Франциска I , известна как автор сборника «Гептамерон ».

  Италия

  Черты идей гуманизма в итальянской литературе проявляются уже у Данте Алигьери , предшественника Возрождения, жившего на рубеже XIII и XIV веков. Наиболее полно новое движение проявилось в середине XIV века. Италия является родиной всего европейского Возрождения, так как для этого здесь раньше всего созрели социально-экономические предпосылки. В Италии рано начали формироваться капиталистические отношения, и люди, которые были заинтересованы в их развитии, должны были выйти из-под гнета феодализма и опеки церкви. Это были буржуа, но это не были буржуазно-ограниченные люди, как в последующие века. Это были люди с широким кругозором, совершавшие путешествия, говорящие на нескольких языках и активные участники любых политических событий.

  Культурные деятели того времени вели борьбу со схоластикой, аскетизмом, мистикой, с подчинением литературы и искусства религии, называли себя гуманистами. Писатели Средневековья брали у античных авторов «букву», то есть отдельные сведения, отрывки, сентенции, вырванные из контекста. Писатели Возрождения читали и изучали целые произведения, обращая внимание на существо произведений. Они также обращались и к фольклору , народному творчеству, народной мудрости. Первыми гуманистами считаются Франческо Петрарка, автор цикла сонетов в честь Лауры , и Джованни Боккаччо, автор «Декамерона », сборника новелл.

  Характерные черты литературы того нового времени следующие. Основным предметом изображения в литературе становится человек. Его наделяют сильным характером. Другой особенностью ренессансного реализма является широкий показ жизни с полным воспроизведением её противоречий. По-другому авторы начинают воспринимать и природу. Если у Данте она ещё символизирует психологическую гамму настроений, то у более поздних авторов природа доставляет радость своей реальной прелестью.

  В последующие века дают ещё целую плеяду крупных представителей литературы: Лудовико Ариосто , Пьетро Аретино , Торквато Тассо , Саннадзаро , Маккиавелли , Бернардо Довици , группа поэтов-петраркистов.

  Франция

  Во Франции предпосылки для развития новых идей были в общем те же, что в Италии. Но были и различия. Если в Италии буржуазия была более передовой, Северная Италия состояла из отдельных республик, то во Франции была монархия, развивался абсолютизм. Буржуазия не играла такой большой роли. Кроме того, здесь распространилась новая религия, протестантизм, или иначе кальвинизм, по имени её основателя, Жана Кальвина. Будучи сперва прогрессивным, в последующие годы протестантизм вступил во вторую фазу развития, реакционную.

  Во французской литературе того периода заметно сильное влияние итальянской культуры, особенно в 1-й половине XVI века. Король Франциск I, правивший в те годы, хотел сделать свой двор образцовым, блестящим, и привлекал многих знаменитых итальянских писателей и художников к себе на службу. Леонардо да Винчи , переехавший во Францию в 1516 г., умер на руках у Франциска.

  Англия

  В Англии развитие капиталистических отношений происходит быстрее, чем во Франции. Происходит рост городов, развитие торговли. Формируется сильная буржуазия, появляется новое дворянство, противостоящее старой, нормандской верхушке, которая в те годы ещё сохраняют свою руководящую роль. Особенность английской культуры того времени - отсутствие единого литературного языка. Знать (потомки норманнов) говорила по-французски, на многочисленных англо-саксонских диалектах говорили крестьяне и горожане, а в церкви официальным языком была латынь. Многие произведения тогда выходили на французском языке. Не было и единой национальной культуры. К середине XIV в. начинает складываться литературный английский язык на основе лондонского диалекта.

  Германия

  В 15-16 ст. Германия испытывала экономический подъем, хотя от передовых стран Европы - Италии, Франции, Нидерландов - она отстает. Особенность Германии в том, что развитие на её территории шло неравномерно. Разные города находились на разных торговых путях, и торговали с разными партнерами. Некоторые города вообще находились в стороне от торговых путей, и сохраняли свой средневековый уровень развития. Сильны были и классовые противоречия. Крупная знать укрепляла свою власть за счет императора, а мелкое дворянство разорялось. В городах шла борьба между имеющим власть патрициатом и мастерами-ремесленниками. Наиболее развитыми были южные города: Страсбург , Аугсбург , Нюрнберг и др., те, что находились ближе к Италии и имели с ней торговые связи.

  Литература Германии тогда была разнородна. Гуманисты писали в основном на латинском языке. Это объяснялось культом классической древности и обособленностью гуманистов от жизни и потребностей народа. Крупнейшие представители ученого гуманизма - Иоганн Рейхлин (1455-1522), Ульрих фон Гуттен (1488-1523). Но кроме этого направления были и другие, была реформаторская литература. Её представляют Мартин Лютер (1483-1546) и Томас Мюнцер (1490-1525). Лютер, выступавший против римской церкви, поддерживавший сперва народные массы, впоследствии перешел на сторону князей, из страха перед крестьянским революционным движением. Мюнцер же, напротив, поддерживал крестьянское движение до конца, призывал разрушать монастыри и замки, конфисковывать и делить имущество. «Люди голодны, - писал он, - они хотят и должны есть».

  Наряду с латинской литературой ученых гуманистов и агитационно-политической литературой реформаторов развивалась и народно-бюргерская литература. Но она ещё сохраняет средневековые черты и несет оттенок провинциализма. Представителем и родоначальником одного из направлений бюргерской литературы (сатиры) является Себастьян Брант (1457-1521). Его «: знаменитым поэтом был Иоанн Секунд , автор «Поцелуев»; а крупнейшим латиноязычным прозаиком и гуманистом - Эразм Роттердамский , автор знаменитой «Похвалы глупости», которую он посвятил своему другу Томасу Мору .

  Однако, именно в это время закладывались основы народного литературного языка Нидерландов. Величайшим нидерландским поэтом и драматургом был Йост ван ден Вондел (1587-1679), автор трагедий на библейские и исторические темы, чьи пропитанные духом времени произведения способствовали дальнейшему формированию национального самосознания.

  В период «Золотого века Нидерландов» (XVII век) в Амстердаме формируется «Мёйденский кружок», в который входило много писателей и художников «золотого века», в том числе и его крупнейший деятель Питер Хофт, отвоевание земель у мавров. Испания не была единой страной, а состояла из отдельных государств. Каждая провинция развивалась поначалу обособленно. Абсолютизм (при Изабелле и Фердинанде) сложился поздно. Во вторую очередь, Испания в это время вывозила из колоний огромное количество золота, в ней накапливались огромные богатства, и все это тормозило развитие промышленности и формирование буржуазии. Однако, литература испанского и португальского Возрождения богата, и представлена довольно крупными именами. Например, Мигель Сервантес де Сааведра , оставивший серьёзное наследие, как прозу, так и поэзию. В Португалии крупнейшим представителем Возрождения является Луис де Камоэнс , автор «Лузиад », исторического эпоса португальцев. Развивались, как поэзия, так и жанры романа и новеллы. Тогда появился типично испанский жанр плутовского романа. Образцы: «Жизнь Ласарильо с Тормеса» (без автора), «Жизнь и похождения Гусмана де Альфараче» (автор -