Вячеслав Богданов в своих стихах предстаёт перед нами человеком собранным, цельным и духовно содержательным, а как поэт — с безусловной одарённостью и редкой нравственностью, что и решает, в общем-то, судьбу художника: талант и воля к честности, к справедливости, к совестливости, к труду, положенному на порог отчей избы, земли русской.

Богданов был очень русским человеком и беспощадным поэтом русским был. Его не сомневаясь надо ставить в тот золотой круг русских авторов, рано и трагически распрощавшихся с жизнью, в круг Дмитрия Блынского и Николая Анциферова, Анатолия Передреева и Николая Рубцова.

Сельский паренёк с Тамбовщины, он явился в 1953 году на Челябинский металлургический завод, где сформировались его взгляды на призвание. Вячеслав стал знаменитым поэтом на Урале, а погиб в Москве в 1975 году.

Рыжий берег травою окутан,

Здесь ничьи не остались следы.

Я не знаю, он взялся откуда,

Этот камень у чёрной воды.

Мы не можем и не сможем никогда указать пальцем, через какой чёрный камень «запнулась» и не перешагнула краткая стезя поэта, камней чёрных на пути не только русского поэта, но и русского народа — много, потому поблагодарим Вячеслава Богданова за сотворённое: оно прекрасно, искренне, оно — живое существо, то цветком расцветёт в душе у нас, то слезою матери русской очи нам освежит…

Вячеслав Богданов, друг мой первый, если бы он чуток пожил бы, пожил бы ещё чуток — ведь лишь приготовился, лишь в полный рост поэта распрямился!..

Но он возвращается к нам светлый, русский, добрый и неповторимый, как его отчий край, как его Россия, родина наша, зовущая и лебединая.

Вячеслав Богданов — настоящий поэт. А настоящий поэт — гневный, но добрый, внезапный, но мудрый, трудный, но прекрасный!

Господи, ну обереги его слово на путях грозных! Сбереги и дай простора ему.

Валентин СОРОКИН

В синем цехе

Только утро разбрезжится синью,

Торопливо уйду со двора.

Я работаю в цехе Россия,

В синем цехе красы и добра.

Пусть дороги круты, словно годы.

Глубине поучусь у сохи.

Мне, рабочему парню завода,

Так нужны, до зарезу, стихи.

Петь так петь! Чтобы слабый с постели

Встал и небо подпёр головой,

Чтобы люди от песни добрели,

Заполнялись глаза синевой.

Но пока только вёрсты да вёрсты,

Да горит мой дорожный костёр,

Да летят полуночные звёзды

В голубые ладони озёр.

И дрожит молодая осина,

Что погреться пришла у костра...

Я работаю в цехе Россия,

В синем цехе красы и добра.

Родимый дом

Н.Тряпкину

К дверям забитым я зимой приеду,

Замочный ключ до боли сжав в горсти.

И улыбнусь хорошему соседу,

И попрошу мне клещи принести.

Я в дом родной вернусь не блудным гостем!

И, как любовь,

Я ключ к нему сберёг.

И под рукой

Застонут длинно гвозди

И упадут, как слёзы, на порог…

И тишина мне бросится на плечи,

А голуби забьются под стреху.

Трубу открою в стылой русской печке

И, словно память, пламя разожгу!

Где Бог сидел — снежок набила вьюга.

И, осмотрев на карточках родство, —

Я вместо Бога

Сяду в правый угол,

Огонь в печи приняв за божество!

Дыши высоким пламенем, солома!

Пускай деревня видит наяву,

Как мой поклон —

Дымок над отчим домом —

Всему, чем я страдаю и живу!

Раздумье

Н.Рубцову

Эту жизнь я люблю,

Как вначале.

Ты веди меня, сердце,

Веди.

Тридцать лет у меня за плечами,

Сколько будет ещё впереди?

По дорогам ни дальним,

Ни близким

Не терял я впустую

Ни дня.

Видно, как беспокойною искрой

Наградила Россия меня.

Только трудно одно перенесть мне,

Хоть в родные края не вернусь,

Я запел бы о городе песню,

Да деревню обидеть боюсь.

Ты, деревня, прости,

Дорогая,

Город стал мне хорошим отцом.

Я меж вами стою

И не знаю —

Ну к кому повернуться лицом?!

Чтобы жить мне, не ведая горя,

Чтобы сердце не рвать пополам,

Я хотел бы уральский мой город

Передвинуть к тамбовским полям.

По крови хлеборобов наследник,

По труду своему — металлург…

Только знаю, что в час свой последний

Мне в деревню захочется, друг.

Памяти поэта

И пускай я на рыхлую выбель

Упаду и зароюсь в снегу…

Всё же песнь отмщенья за гибель

Пропоют мне на том берегу.

С.А. ЕСЕНИН

Улеглась в гостинице гульба,

Жёлтый мрак качался в коридоре.

Как смогла ты,

Подлая труба,

Удержать такое наше горе?!

Не вино сдавило вдруг виски,

Не метель,

Что выла, словно сука, —

Это пальцы подлостей людских

Прямо к горлу подступили туго.

Спал подлец,

Напившись в кабаке,

Над поэтом зло набалагурясь…

Смертный миг…

Лёд треснул на Оке…

Только мать на всей Руси проснулась…

Что же ей почудилось тогда?

Может быть,

Взаправду увидала,

Как с небес

Горючая звезда

На крыльцо морозное упала.

И зажгла зарю в селе звезда.

Мать у русской печки суетилась.

По снегам глубоким,

Как беда,

Весть на санках к дому подкатилась.

Рухнул месяц с голубых высот.

И берёзы

В дымной круговерти,

Словно петлю,

Рвали горизонт

Во Владимире

С.Никитину

Здесь Русь моя на все четыре стороны

В зелёной вьюге

Вешнего огня.

Зубчатыми лобастыми соборами

Устало смотрит древность на меня.

Пусть опустели башни колокольные,

И ржавь легла от вековых ветров.

Но слышу я: идут на битву воины

Под перезвон седых колоколов.

Лежат равнины,

Росами омытые,

И Русь моя огнём озарена.

Дрожит земля под конскими копытами,

И на крестах распята тишина.

Я слышу гром

И стон за перелесками,

А у Кремля

Рыдающий народ.

О, дайте мне

Доспехи князя Невского

И верный ключ

От Золотых ворот…

Стог

— А кой тебе годик?

— Шестой миновал.

Н.А. НЕКРАСОВ

Тяжёлый год. Нетопленная печь.

Глухая ночь,

А в доме — ни полена.

Над стогом месяц высится,

Как меч.

Крадусь в степи,

Как будто бы из плена.

Огонь в избе объездчика потух…

И не страшны мне ни погост,

Ни волки…

Лишь скрип салазок напрягает слух,

Торчит стерня,

Острее, чем иголки…

Я стогу в бок вогнал железный крюк,

Обучен рано ремеслу такому…

Но только стог упрям,

Как жадный друг,

Мне по клочочку выдавал солому.

И дёргал я солому сколько мог,

Искал места, где легче подступиться.

Вгонял я крюк.

И, оседая, стог

Стонал в ночи,

Как раненая птица.

И я, мальчишка десяти годов,

По-взрослому,

Совсем не без опаски,

Между чужих запутанных следов

Тянул домой с соломою салазки.

Такая даль искрилась впереди!

Такие звёзды крупные сияли!

Хотелось всю деревню разбудить,

Но брёл тайком,

Чтоб люди не видали…

Я отдохнуть присел на бугорке, —

Спасителем от всех морозных бедствий

Колхозный стог виднелся вдалеке,

Раздёрганный кругом,

Как наше детство.

Я это всё запомнил и сберёг.

И сердце оттого не каменеет…

И душу мне,

Как тот колхозный стог,

Никто вовек раздёргать не сумеет!..

Я живу

Я живу на озёрном Урале,

Ты живёшь на великой реке.

От моей полуночной печали

Почернело кольцо на руке.

Упаду, как ослепшая птица,

Путеводной не видя звезды.

Из какого резного копытца —

Выпить мудрость волшебной воды?

Доживу без любви и без ласки

И тебя никогда не дождусь.

Всё равно, как царевич из сказки,

Я однажды тебе пригожусь.

Ты очнёшься, но будет уж поздно,

Слишком жизнь у людей коротка.

Укачает упавшие звёзды

Голубая речная тоска.

Вера

Сын земли российской по закону,

Приучённый с юности к труду,

Я, военным детством закалённый,

По деревне с песнею иду.

Тем, кому по сердцу мое пенье,

Тот со мною рядом становись!

Пусть слова бросают,

Как каменья,

Нытики, не верящие в жизнь.

Я вовеки песню ту не брошу.

И пойду, уверенный, в дела,

Как идёт разгневанная лошадь,

Закусив стальные удила.

Скорость

Мчит земля, словно конь, ошалело,

Натянули поводья века.

И от скорости — пеною белой —

Отлетают с боков облака.

Как угнаться за скоростью света

По незримым доныне следам?

Мы устали от вешнего цвета

И тоскуем по зрелым плодам…

Зреют звёзды, как яблоки, споро.

Протянули к ним руки века…

Ты, Вселенная, — сад за забором,

Мы — соседские дети пока!..

Брат. Поэт. Друг…

Как-то в душевной беседе я спросил Славу (так мы, родственники, звали поэта Вячеслава Богданова):

«Кого из нас ты больше всех любишь?». А нас было много…

Если честно, ожидал, что он скажет, — меня. Но нет, назвал двоюродного брата Алексея. Вначале мне стало как-то грустновато, ведь я же знал, что таких доверительных отношений, такого взаимопонимания с другими братьями и сестрами у него не было. Он знал, что больше, чем я, никто из родственников так не любил поэзию, не дорожил ею! Он чувствовал, как я тянусь к его слову. Знал, что мне будет больно от такого ответа. Но сказал правду. Я, конечно, спросил, почему. Он ответил, что они с Лешкой одногодки и детство прошли босиком, прожили самые тяжёлые годы. Потом вместе жили и работали на Урале. После такого честного ответа мне стало легче: Слава не покривил душой передо мной…

У нас разница в возрасте была девять лет, в те годы она была заметной. Но, несмотря на это, мы со Славой тянулись друг к другу. Постоянно переписывались, часто встречались. Я хорошо помню, как учился в Звенигородском техникуме, мне было 15 лет, а Слава жил в Челябинске, вот с тех пор я начал с ним переписку, следил за каждым его стихом, увлёкся поэзией. Он мне привил чувство любви к поэзии, а если точнее, расширил и углубил, так как чувство поэзии даётся матерью.

Всё, что им написано, подарено мне с прекрасными надписями. Вот последний прижизненный сборник, вышедший за месяц до гибели, «Избранное». Пишет, как прощается, как завет оставляет: «Живи, Виктор, открыто, честно, как и живёшь, на прекрасной русской земле».

Со Славой общаться было очень интересно, он был прост, не был заносчивым, не кичился, что поэт. Всегда при встречах читал много стихов, чаще своих. Его и просить не надо было, сам как должное это делал и получал удовольствие. А сколько у него было юмора, каламбуры сыпались один за другим. По каждому поводу — шутка! Он был не вредный, добрый, не ехидный, не злопамятный. Да, по-моему, он и обижаться по-настоящему не мог. Всегда у него присутствовала улыбка, шутка. Добрая у него была душа. А иначе и стихи такими душещемящими не стали бы.

Корни у нас поэтические, родственники некоторые слагали стихи, частушки, кто-то печатался, но у большинства пела душа. Да, богата тамбовская земля талантами, благодатная почва для этого здесь. Вот и на последних днях литературы в Шульгинской средней школе сколько мы услышали стихов интересных, написанных школьниками, какие умные глаза, как они тянутся к поэзии, к искусству. Это же мы увидели и услышали в Мордовском районном доме культуры. А как школьники читают стихи Богданова, какие песни поют на его стихи! Радостно становится, что прорастает его творчество, воспринимается новым поколением. Значит, доброе звено заложено в нём, коль всходы хороши.

Творчество Вячеслава Богданова многогранно, в нём постоянно находишь что-то для себя, открываешь новые светящиеся грани таланта. Вот я вроде бы хорошо знаю его стихи, но недавно, получив подборку в журнале «Подъём», открыл для себя новое отражение: о судьбе человека, о счастье и несчастье, о памяти, о свете жизни и любви. Вроде бы небольшая подборка, но она, умело составленная, освещает названные стороны творчества. А в сентябрьском выпуске журнала «Наш современник» со вступительным словом о друге Валентина Сорокина, творчество Богданова отсвечивается другими гранями: любовь к родине, любовь к женщине.

Всего Слава написал более двухсот стихотворений и четыре поэмы, пятую только начал, о сталеварах. Конечно, немного. Но так распорядилась судьба, Валентин Сорокин рассказывал мне, что поэт состоится тогда, когда в его творчестве есть любовь к Родине, любовь к человеку, к другу, к работе, к памяти, любовь к природе, к матери, к таинствам Вселенной. Важно, чтобы у поэта была своя стержневая тема. Конечно, прав Валентин Васильевич. Мне думается, в творчестве Богданова все эти составляющие есть и, что характерно, они как-то перекликаются, одна с другой. Поэт старается соединить их воедино: человека и природу, город и деревню, сегодняшний день с прошлым и будущим, нашу Землю со Вселенной…

Я как-то проанализировал, о чём же больше писал Вячеслав, хотя и понимаю, что к оценке творчества так арифметически подходить нельзя, потому что в одном стихотворении присутствует и природа, и человек, и судьба его, и город, и деревня. Но всё же я разделил явные темы, и что получилось?

Наибольшее количество стихов написано о человеке, о его судьбе, о друзьях, о поэтах. Такие стихи, как «Юность», «Человек», «Одногодкам», «Молодожёнам», «Студентка», «Здравствуй, жизнь», «Молодой поэт», «Звёздность», «Василию Фёдорову», «Борису Ручьёву», стихи, посвящённые другу Валентину Сорокину, стихи-посвящения Сергею Есенину и много других сильных произведений говорят о глубоком переосмыслении времени, об ответственности перед дружбой, о поиске главного в жизни, в понимании земного и небесного.

Большой раздел в творчестве поэта занимает тема малой родины, Тамбовского края, — стихи о родимом доме, о детстве, о матери: «Дом», «Родимый дом», «Отчий дом», «О матери», «Степь», «Родная степь», «Я пришёл в эту степь», «Моя деревня», «Васильевка», «Васильевские вечера», «Тамбовские земли» и много других.

Не каждому поэту дано воспевать одновременно и деревню, и город. У Славы это получалось. Большое место в творчестве Богданова занимает природа, её тайны и красота, особенно в стихотворениях «Земля», «Полдень», «Соловей», «Конь», «Лес», «Яблоня», «На реке», «У моря», «Резвятся дали», «В июле».

Всё творчество поэта пронизано любовью к Родине, к России, к русскому человеку. Все, кто знал Богданова, помнят, как он гордился своей Отчизной, как воспевал её в стихах: «Русь», «Стихи о Родине», «Во Владимире», «На Бородинском поле», «Я родился в России», «Голубой костёр»… Я помню, у него на груди всегда был значок «Русь», так и похоронили мы его с ним, а на могиле поставили тонкий большой стакан с водкой, на котором был изображён храм и написано слово «Русь». Русь — для него было слово святое и самое дорогое:

«Я родился в России, Россиянин я сам».

«Здесь Русь моя на все четыре стороны...».

«Я запахи твои, Россия, от всех на свете отличу».

«Ну, скажите, люди, разве можно надвое Россию поделить?».

«Здравствуй, край красоты и железа, молчаливая гордость Руси!».

«Я работаю в цехе Россия».

«Она всегда неповторима, Русь».

Эти слова были сказаны с болью в сердце и с большим чувством ответственности и сыновнего долга.

Тема любви к женщине занимает немного места в творчестве Вячеслава Богданова. Видимо, так сложилось. Первая краткая трагическая, но красивая любовь, а затем поздняя, тоже непродолжительная. Но какие чистые стихи:

Я живу на озёрном Урале,

Ты живёшь на великой реке,

От моей полуночной печали

Почернело кольцо на руке.

Или:

Звезда, звезда,

Что смотришь так печально?

Оставь нам тайны добрые свои!

Ко мне любовь дорогой изначальной

Опять пришла сквозь сумраки мои.

Тема любви у поэта дополнена яркой любовью к друзьям, к труду. Тема работы, в большом понимании этого слова, тема рабочего человека, в неразрывной связи с заводом, с Уралом, занимает очень важное место в творчестве Богданова. Он был очень совестливым и честным, чтобы не воспеть завод, рабочего, друзей по бригаде, родной Урал, который дал ему хлеб, кров, друзей, а самое главное — поэтические крылья. Неблагодарным поэт никогда не был. Он понимал, кто его родил, кто научил ходить и кто воспитал, кто дал путёвку в большую жизнь. Главная черта его характера — совестливость.

Коль доведётся умирать,

То у меня, учтите,

Завод — отец,

Деревня — мать,

И чёрный труд — учитель!

В своей главной поэме «Звено» Богданов глубоко и поэтично раскрывает стержневую тему города и деревни, рабочего и крестьянина, завершая произведение такими словами:

Сельчан беру я за руки,

Беру,

И мы спешим товарищам навстречу,

Над головою голубеет высь,

И кажутся все дали голубыми…

А мы спешим, А мы уже сошлись.

И я —

Звено единства между ними!

Хотя от Славы часто можно было услышать, что «я великий русский поэт», но он прекрасно понимал, кто есть кто и на какой поэтической вершине находится. Главное — он не останавливался, всегда смотрел вперёд, знал свой потенциал, свои возможности. Он знал, что основное им ещё не сказано.

Как-то в беседе в Москве в конце 1960-х годов я сказал ему, перед этим прочитав только что вышедшую книгу Николая Рубцова «Сосен шум»: «Слав, а Рубцов сильнее тебя!». Сразу же вопрос: «Почему?». Поскольку я не профессионал, то ответил, что не могу грамотно объяснить, но чувствую. Слава нахмурился и сказал: «Виктор, ты никогда больше мне об этом не говори. Если я с тобой соглашусь, то мне надо бросить ручку и прекратить писать». Больше на эту тему мы никогда не говорили.

Сейчас, когда прожита большая часть жизни, когда я научился кое-чему и познал кое-что, могу сказать, что Николай Рубцов, действительно, большой поэт, но и Вячеслав Богданов далеко не отстал от него, а по отдельным темам и стихам надо ещё подумать, кому отдать пальму первенства. Слава это чувствовал и настойчиво шёл к своей вершине. Его стихи нежные, добрые, патриотические, доступные, земные, высоконравственные.

И я думаю, неслучайно его творчество проросло к нам в XXI век. Его родниковый голос востребован нами. Как сказал выдающийся писатель Пётр Проскурин: «Он пытался понять, что такое Россия, что такое русский человек. И самое главное — что делать дальше. Он был из сердца народа. Он болел его болью».

Виктор СОШИН

Вячеслав Богданов, поэт, Тамбовская область, Челябинск, Москва

Поэта Вячеслава Богданова знаю давно. С его творчеством меня познакомил писатель-публицист Анатолий Белозерцев. С самим Вячеславом Алексеевичем встретиться уже не доведется – он ушел из жизни 11 июля 1975 года. С той поры прошли 40 лет, но для истинных любителей поэзии, родных и близких Вячеслав Богданов по-прежнему близок и дорог. Перечисляя имена ведущих поэтов Южного Урала, коллеги ставят его в добрый ряд: Людмила Татьяничева, Борис Ручьев, Вячеслав Богданов…
Вячеслав Алексеевич Богданов родился 24 сентября 1937 года в деревне Васильевка Мордовского района Тамбовской области в семье потомственных крестьян. Отец погиб на фронте под Курском в 1942-м. Мать одна растила троих детей. Писать стихи начал на малой родине. Публиковался в «Пионерской правде». В 1953 году приехал в Челябинск, вместе с В. Сорокиным обучался в фабрично-заводском училище. Более 15 лет работал слесарем-монтажником на Челябинском металлургическом заводе. Служил в танковых войсках. Публиковался в газетах “Комсомолец” (позже — “Команда”) и «Челябинский рабочий». Вместе с В. Сорокиным в 1957 году пришел в литературное объединение «Металлург», где встретился с поэтами М. Львовым, Л. Татьяничевой, Б. Ручьевым.
Литературным наставником Вячеслава Богданова был В. Федоров, он очень сильно на него повлиял. В 1964 году в ЮУКИ вышла первая книга стихов поэта “Звон колосьев”, затем в течение 10 лет еще шесть сборников. В 1969-м Вячеслав Богданов окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького. Его творчество высоко оценили Б. Ручьев, В. Боков. Стихи и поэмы поэта публиковались в журналах “Сибирские огни”, “Урал”, “Уральский следопыт”, “Молодая гвардия”, “Москва”, “Наш современник”, в различных сборниках и альманахах. В Челябинске Вячеслав Богданов руководил литературным объединением «Металлург». Переехав в Москву, сотрудничал с периодическими изданиями. Член Союза писателей СССР с 1969 года.
Вячеслав Богданов написал много произведений о Тамбовской земле. В 1997 году вышли книги «Встреча», «Возвращение», в 2004-м - «Она всегда неповторима - Русь!». На Тамбовщине с 1997 года проводятся Богдановские чтения. В 1998 году администрация Мордовского района учредила премию «Светунец» имени В. Богданова. В Мордово создан музей поэта, установлен бюст, его имя носит местная библиотека. Тамбовские композиторы О. Егорова, Л. Казанков написали музыку на стихи земляка.
Неожиданная остановка сердца оборвала жизнь поэта, но его книги продолжают издаваться. К 60-летию со дня рождения Вячеслава Богданова в Челябинске вышел сборник воспоминаний “Верность”. В 80-х годах поэты Челябинска в память о Вячеславе Богданове назвали областной клуб при Союзе писателей России “Светунец” (по названию последней прижизненной книги поэта). Они собираются в нём два раза в месяц, читают свои стихи, издают альманах «Светунец». «Литераторы нашего края называют Вячеслава Богданова уральским Есениным, — говорит Анатолий Белозерцев, — а для нас, собратьев по перу, память о нём не померкнет никогда»…
Мы публикуем несколько стихов Вячеслава Богданова.

Сочинения:
Звон колосьев. Челябинск, 1964;
Голубой костер. Челябинск, 1968;
Гость полей. М., 1970,
Перезвон. Челябинск, 1972;
Звено М., 1973;
Светунец. М., 1974;
Избранная лирика. Челябинск, 1975;
Возраст. М., 1977;
Самое дорогое. Челябинск, 1982;
Чистые снега. Челябинск, 1986;
Возвращение: СС: в 1 т. М., 1997,
Верность. Челябинск, 1997,
Встреча. Тамбов, 1998.
Звон колосьев. Ч., 1964;

Литература:
Боков В. Об авторе// Богданов В. Звено. М., 1973. С.4;
Верность: О жизни и творчестве известного русского поэта В. Богданова: [сб статей]. Челябинск, 1977. - 192 с., ил.;
Кузин Н. Неотъемлемая часть // Урал. 1977. № 3.
Кузин Н. В синем цехе огня и добра // Кузин, Н. В синем цехе огня и добра / Н. Кузин. - М., 1978. - С. 195–202.
Кузин Н. Неотъемлемая часть // Урал. 1977. №4. С.158-160;
Куняев С. Поэты, рожденные перед войной // Материалы научно-практической конференции, посвященной 65-летию Вяч.Богданова, «Сын земли российской по закону…». Тамбов, 2002 С.9-10;
Маршалов Б. Чувство поэзии // Челябинский рабочий. 1982. №158;
Маршалов Б. [Послесл.] // Богданов В. Возвращение. М., 1997. С.324-330;
Полякова Л.В. Гость полей / Л.В. Полякова // Октябрь. - 1971. - № 12. - С. 218–219.
Проскурин П. [без назв.] // Тамбовская правда. 1997. 16 окт.;
Сорокин В. О друге // Богданов В. Самое дорогое. Челябинск, 1982;
Сошин В. Возвращение поэта / Владимир Сошин // Поэтический Олимп. - М., 2003. - С. 337–343.
Сошин Б. Вячеслав Богданов // Роман-журнал. XXI век. 2004 №3. С.78.
Суздалев Г. «Я работаю в цехе - Россия» // Вечерний Челябинск. 1977. 5 окт.;
«Сын земли российской по закону…»: материалы науч.-практ. конф., посвящ. 65-летию со дня рождения поэта Вячеслава Богданова / Сост. Е.В. Комягина и Л.И. Пучнина. - Тамбов: ТОИПКРО, 2002. - 66 с.
Федоров В. Комментарии на полях // Сел. молодежь. 1966. № 11;
Федоров В. Об авторе // Богданов В. Голубой костер. Челябинск, 1968. С.3-7;
Маршалов Б. Звено единства // Каменный пояс: Лит.-худож. и обществ.-полит. сб. Ч., 1975;
Чалмаев В. Утренняя смена // Поэзия. 1971. №5. С.51;
——————————————————————————————————————————

(Воспоминания о брате)

Мне доводилось часто слышать от него, что он - великий русский поэт. Это было не бахвальство, не заносчивость, а душевное стремление к вершине поэзии, здоровая зависть к таланту великих - М. Лермонтова, А. Блока, С. Есенина.

К тому же он был, бесспорно, талантлив. Об этом высказывались известные русские поэты: Василий Федоров, Виктор Боков, Михаил Львов, Николай Тряпкин, Валентин Сорокин и другие.

Некоторые вправе задать вопрос: почему же он в тридцать семь лет не стал очень большим поэтом?

Тяжелые военные годы, потеря отца на фронте, скудные материнские трудодни, наличие в деревне Васильевка только начальной школы не дали возможности ни ему, ни его брату и сестре получить необходимые знания. Но уже в те годы у него проявлялась тяга к поэзии. Его мать, Пелагея Михайловна, рассказывала мне, что он, сидя на русской печке, при кероси-новой лампе сочинял свои первые стихи, некоторые отправлял в газету. В деревне пели его частушки.

Стремление к познаниям, пробуждающаяся поэзия, ранняя самостоя-тельность, большое желание увидеть окружающий мир во всех его красках вынудили Вячеслава оставить родные края. В неполные шестнадцать он уехал на Урал. Здесь приобрел ра-бочую закалку, стал профессиональным рабочим-металлургом.

Без отрыва от производства Вячеслав закончил школу ра-бочей молодежи, одновременно посещал занятия литературного объединения. Упорный труд по-зволил Вячеславу стать в ряд заметных авторов. Он оказался до-стойным преемником уральских маститых поэтов Б. Ручьева, Л. Татьяничевой, М. Львова.

Вячеслав не успокаивался на достигнутом. Его стих креп из года в год, от сборника к сборнику. А главное, он уже в то время нашел стержневую тему своего творчества: «Земную славу хле-боробов // Роднить со славой заводчан!» Названия сборников стихотворений - «Звон колосьев», «Голубой костер, «Гость полей», «Звено», «Перезвон» - говорят о главной теме поэта.

Вячеслав стремится соединить в себе, в эмоциональной жизни героя по-ля и цехи, гул и тишину, пытается сомкнуть в каком-то едином ряду и земляков-сельчан, и заводских друзей.

А мы спешим,

А мы уже сошлись!

И кажутся все дали голубыми…

Звено единства между ними.

(Поэма «Звено»)

Как-то в беседе со мной он говорил, что ему не хватает глубоких знаний в области литературы, философии, политэкономии и других общественных наук. Уже будучи членом Союза писателей СССР, выпустив три поэтических сборника, поступил на Высшие литературные курсы при Литинституте им. А.М. Горького.

Годы учебы в Москве способствовали его стремительному творческому росту. В это время им на-писано много сильных стихотворений, которые печатались в журналах «Москва», «Молодая гвардия», «Огонек», газетах «Правда», «Литературная Россия». Была издана книга в издательстве «Советский писатель».

О Богданове заговорили критики и крупные поэты. Чувствовалось - он набирает зрелость, уверенно идет к вершине своей поэзии.

Мне это было особенно приятно, ведь я следил за каждым его произведением, радовался выступлениям в печати, в аудиториях и среди товарищей. При встречах Вячеслав любил читать новые стихи и позволял мне высказываться о них честно. Правда, критику воспринимал болезненно. В то же время с большим удовольствием по моей просьбе рассказывал о природе какого-то стихотворения.

Однажды мы с Вячеславом были в гостях у знаменитого критика Вадима Кожинова. После прослушивания стихов «Дом», «Родимый дом» и других Кожинов заметил, что рядом с ним находится настоящий русский поэт. Отрадно это было слышать, особенно в присутствии других московских поэтов.

Вячеслав, или просто Слава, как называли его мы, родственники, был очень общителен, прост в обращении, знал цену товариществу. У него был настоящий друг, с которым прошли годы юности, возмужания, становления, - ныне известный русский поэт Валентин Сорокин. Люди схожей судьбы: обоих вырастил Челябинский металлургический завод, обоим рабочий класс дал поэтические крылья. Я был свидетелем их встреч и бесед, обсуждений, взаимных требований к настоящей поэзии. Они критически относились друг к другу, при необходимости высказывались открыто, обращая внимание на слабые стороны отдельных стихотворений.

После завершения учебы Вячеслав возвратился на Урал, где возглавил литературное объединение «Металлург», став членом редколлегии журнала «Урал». Его стихи стремительно набирали высоту. Казалось, появился новый Богданов, «чуточку злей, иронично настроенный к самому себе…», - говорил Валентин Сорокин.

На протяжении своего творчества он постоянно поддерживал связь с малой родиной - Тамбовским краем, с деревней Васильевкой. Ежегодно проводил среди земляков и тамбовских полей свои творческие отпуска. Здесь у него рождались стихи, поэмы. Многие его хорошо знали, он был частым гостем в редакции мордовской районной газеты «Новая жизнь», иногда выступал в районном доме культуры, Оборонинской средней шко-ле, васильевском клубе, на токах и просто среди друзей и знакомых. Обычно приезжал на все лето. Васильевка примечательна тем, что расположена на границе Тамбовской и Липецкой областей. Клуб на-ходится на территории Липецкой области, а школа (сейчас ее нет) и погост - Тамбовской. Деревня окружена полями и прудами с пескарями.

Во время одного из приездов, до ухода в армию, он влюбился в краси-вую черноволосую Томку. Женился и увез ее в Челябинск. Сама она васильевская, но родители к тому времени жили в Ростове-на-Дону. У него есть строки: «...И в свою двадцатую весну я такую девушку сосватал в городе Ростове-на-Дону».

Привез ее в небольшую коммунальную квартиру, в одну комнату, но прожили они там недолго. Не выдержала Томка необустроенный быт, а мо-жет быть, не поняла душу поэта. Слава любил Тамару, рассчитался и уехал с ней к теще в Ростов-на-Дону, устроился сварщиком на заводе. Но от Урала и друзей оторваться было тяжело, и он возвратился один обратно в Челябинск. Знаю, что звал жену с собой, но увы… Прожили они вместе два года. Возможно, по-другому сложилась бы у него жизнь и творчество, если бы Тамара была рядом. У него есть строчки:

До свиданья, Томка, -

Незабудка Томка.

Кто же наше счастье,

Дорогая, скомкал?

Все могло пойти иначе, если были бы дети, а Слава очень хотел своих детей иметь. Тамара прервала беременность в связи с разводом. Спустя много лет он вновь встретился с ней в Васильевке. В то время еще не был женат и подумывал восстановить семейную жизнь. Но после нескольких вечеров, проведенных вместе, пришел к выводу, что ничего не получится. Все ушло в прошлое, перегорело, и больше они не виделись.

Затем он встретил в Челябинске Женю, полюбил ее и женился. В этот период написал целый цикл стихов о любви. Вместе они жили более восьми лет. Детей от второго брака тоже не было. По этому поводу в поэме «Рождение» он сказал:

Ребенок - груз в семье не лишний.

Покоем нежитесь пока…

Но глух покой без ребятишек,

Что колокол

Без языка…

Два года учебы на Высших литературных курсах в Москве они провели вместе с Женей у ее сестры в Сокольниках, в старом деревянном доме с садом. Он говорил, что пожил достаточно в общежитии, хотелось обустроенного быта, да и рядом с женой.

Вообще, Слава любил порядок, чистоту, ходил всегда опрятным, выглаженным, как говорится, при галстуке. Любил белые сорочки и черный костюм. Быт у него был, как и у многих, скромный. Вначале общежитие, затем коммуналка, где и жена, и мать, приехавшая из деревни. И лишь после возвращения с учебы ему выделили трехкомнатную квартиру. Он так мечтал о своем рабочем кабинете! И поработал в нем всего лишь три года. За это время написал много прекрасных стихотворений: «Победа», «Ночью», «Деревушка», «Подсолнух» и ряд других. Новые стихи сразу же стремился донести до близких друзей, с горячим задором читал их.

С любовью декламировал стихи Есенина, которого знал почти наизусть. Вообще его отличительная черта: читал стихи по памяти, как говорят, без бумажки. Его разговорную речь сопровождали постоянные шутки, каламбуры. Обращаясь с большой теплотой к своей матери, он в шутку говорил: «Не грусти, Полина, - у тебя два сына», или лирическое: «Не грусти, моя залетка, никуда не денемся. Пройдет год, пройдет два - все равно сустренемся». И таких каламбуров было много, только, жаль, они нигде не записаны.

Да, этого никто не ожидал: на тридцать восьмом году жизни Вячеслав Богданов скоропостижно скончался - в Москве, в общежитии Литературного института. За два дня до того, будучи в Челябинске, я с ним долго разговаривал по телефону о жизни, о поэзии. Договорились встретиться в столице, после чего он собирался поехать в Тамбов, где должны были состояться выступления с участием местных поэтов Майи Румянцевой, Ивана Кучина, Семена Милосердова. А затем - в Васильевку… Он говорил: «Бывает так необходимо ве-трами родины вздохнуть». Ехал с отчетом перед земляками, сказать «спа-сибо» своей любимой земле:

Ты сумела мне судьбу пророчить.

Я в свои шестнадцать полных лет

Был тобою послан в край рабочий,

И теперь представлен как поэт!

Но судьба распорядилась иначе... Он умер с билетом в кармане на тамбовский поезд, в расцвете творческих сил.

Почему он так рано ушел из жизни? Вопрос очень сложный и неодно-значный. И я хотел бы уточнить некоторые детали. Официально причиной смерти называют сердечную недостаточность. Друзья говорят, что его отравили. Некоторые утверждают, что он умер от водки. Где же, правда? Ее сейчас установить трудно. Времени прошло много, свидетелей уже нет в живых. Теперь можно только размышлять.

Перед роковым утром 11 июля 1975 года вечер он провел с писателем из Самары Олегом Осадчим (теперь уже ушедшим от нас) в ЦДЛе. Олег мне го-ворил, что Слава весь вечер пил только пиво, был очень весел. Ночевать поехали к Олегу в общежитие Литературного института. Он был в хорошем настроении, до 12 ночи на вахте дежурным читал стихи, рассказывал анекдоты, сыпал каламбурами. Затем Олег позвонил жене Евгении и сказал, что со Славой плохо. Женя по каким-то причинам решила не ехать из Сокольников в общежитие. Почему не вызвал Олег «Скорую помощь»? Наверное, не думал о пло-хом исходе...

Утром в 7 часов Олег проснулся и увидел, что Слава уже мертв, - он лежал с кровяным выделением изо рта. Проведя обследование, врач, выйдя на улицу, закурил и, не обра-щая на нас, близких, внимания, с резкой нервозностью сказал: «Отравили парня, сволочи…». Кто отравил, чем отравили? Осталось все это загадкой. Почему не проводилась судмедэкспертиза, почему не было заведено расследование? Не знаю. Я был в тяжелом душевном состоянии, и меня этот вопрос на тот момент не интересовал.

Во время подготовки похорон от Союза писателей СССР приезжал из-вестный поэт Евгений Долматовский. Ему сказали, что Слава отравлен. Но он посоветовал не ворошить эту тему, Славу уже не вернешь и надо сейчас похоронить его нормально. На этом все и закончилось.

Был июль 1975 года, стояла жара. Поступило предложение тело кремировать и похоронить в Москве. Уральцы сказали: «Нет, он наш и будет похоронен в Челябинске». Помню, секретарь Челябинского обкома партии Петр Шарков, друзья Славы настояли на этом решении.

И вот мы - родня, Геннадий Суздалев, Олег Осадчий и другие поэты - повезли Славу на ТУ-154 на его родной Урал. Олег все время подходил ко мне и говорил: «Знаешь, такое ощущение, что все ваши родственники, в том числе и Женя, считают меня виновным в гибели Славы». Я ему ответил: «Не переживай, это не так». Он действительно был очень приличным человеком и хорошим прозаиком.

Нас встретили в аэропорту А. Куницын, И. Картополов, И. Валяев и другие члены литературного объединения. Было предложено гроб отправить в морг. Поэты сказали, что он належался в морге в Москве и будет последние часы находиться во Дворце металлургов - там, где он проводил занятия литературного объединения. Так и сделали, и друзья не уходили от него всю ночь. После похорон выступили на литературном вечере в городском парке культуры и отдыха. Читали стихи, рассказывали о Славе.

Сколько у него было задумок... Говорил, что приступил к поэме о сталеварах, готовил себя к крупной поэме про Красную площадь, где должен был увязать ее историю с историей России, показать мужество и героизм русского народа в годы Гражданской и Великой Отечественной войн. Скоро должна была выйти подборка стихотворений в журнале «Огонек» (она появилась спустя 10 дней после его смерти). Собирался переехать жить и работать в Москву.

«Если бы дала судьба Вячеславу Богданову пожить еще десять-пятнадц-ать лет, он стал бы, несомненно, очень крупным поэтом», - сказал Валентин Сорокин. Очень крупным не успел стать, но стал ярким певцом Урала и земли русской, оставил нам десять поэтических сборников, множество проникновенных стихотворений о родине, любви, труде и природе.

На Урале помнят о нем: в последние годы издано три сборника его стихотворений. Литературный клуб в Челябинске назван по заглавию книги «Светунец». На малой родине, в тамбовском крае, стихи Славы появляются на газетных страницах, в школах и библиотеках проводятся литературные вечера, посвященные его творчеству.

Строки Вячеслава Богданова выдержали испытание временем и ярко звучат в органной музыке русской поэзии минувшего и настоящего века.

Виктор СОШИН

ОЗЕРО

Откипело озеро степное,

Синевой пронизано насквозь,

В берега,

Оплавленные зноем,

Присмирев на время,

Улеглось.

Что его негаданно

взъярило?

Не бывает бури

без причин!

Зоревая сила

Вырывала камни из глубин?

Озеро бунтует

не впервые,

Раздвигая берега,

Как тьму.

Назвенели воды дождевые

Про свободу-волюшку ему…

Потому металось так мятежно!

Может быть,

Поднявшись на дыбы,

Океан увидело безбрежный

Кольцованной судьбы!

Из берегов разбитых

В океан прорваться не дано!

И крутые камни,

Как обиду,

Засосало илистое дно.

Все равно при утреннем тумане

Забунтует озеро насквозь.

Пусть оно не выйдет к океану,

Но зато к великому рвалось.

ВО ВЛАДИМИРЕ

С.Никитину

Здесь Русь моя на все четыре стороны

В зеленой вьюге

Вешнего огня.

Зубчатыми лобастыми соборами

Устало смотрит древность на меня.

Пусть опустели башни колокольные,

И ржавь легла от вековых ветров.

Но слышу я - идут на битву воины

Под перезвон седых колоколов.

Лежат равнины,

Росами омытые,

И Русь моя огнем озарена.

Дрожит земля под конскими копытами,

И на крестах распята тишина.

Я слышу гром

И стон за перелесками,

А у Кремля

Рыдающий народ.

О, дайте мне

Доспехи князя Невского

И верный ключ

От золотых ворот ……

СВЕТУНЕЦ

Ходят ветры вечерние кротко.

Гнутся травы от росных колец..

Новый месяц обрамился четко, -

Наполняйся огнем, светунец!

Восходя из росистой низины,

Из простора лугов и полей,

Зачерпни свет серебряно-синий

И обратно на землю пролей!

И замечутся тени в тревоге,

Ослепленные острым огнем,

И никто не собьется с дороги

В неподкупном свеченье твоем.

КОНЬ

Мой добрый конь,

Не порти борозды,

Тяни свою,

Как подобает,

Ты потрудись,

Я дам тебе обсохнуть,

Поставлю корм

И принесу воды.

Ты привыкай к седелке,

Тебе в раздольях

Травяного луга

Не снилась,

Тяжкая подпруга

И удила холодные

А видел я,

Когда луга свежи,

Когда зарей распахнута долина,

Когда ты, шею выгнув лебедино,

Скакал навстречу верстам

Для души.

И, доскакав до зыбкого пруда,

О берег бил неистово копытцем,

Но, сунув морду в гриву кобылицы,

Ты был смиренен в час такой

Теперь в упряжке рвешься на дыбы

И мечешься,

Как будто от удушья,

Но две оглобли,

Как конвойных ружья,

Стоят на страже

У твоей судьбы…

Угомонись,

Неугомонный конь!

Артачиться,

Как видишь,

Бесполезно.

Удил вовек не перегрызть

железных

И не порвать

Жестокую супонь…

Ты с хомутом смиришься

Навсегда.

Но только вот

До боли будет сниться

Весенний луг,

Гнедая кобылица

Летящий к берегу пруда…

ДЕРЕВУШКА

До войны в деревушке безвестной,

У степной безымянной реки,

На гулянках протяжные песни

Распевали мои земляки.

Выезжали, веселые, в поле.

И до осени с самой весны

И пахали они,

И пололи,

Полевыми ветрами пьяны.

Возвращались в деревню под вечер

На телегах рабочего дня.

И бежала к ним

Навстречу

Босиком от реки ребятня.

Сколько жизни в мальчишеском беге!

От загара черны,

Как гольцы,

Окружали ребята телеги,

Отдавали им вожжи отцы.

Но однажды с неслыханной силой

Степь качнула взрывная волна.

На устах деревушки застыло

Распроклятое слово - война.

И в степном трудовом захолустье,

Над привольем земли и удач,

Не вмещался в широкие устья

Над рекою растерянный плач…

Пахли дали слезами и рожью.

На телеги садились мальцы.

Ведь не зря им упругие вожжи

Доверяли когда-то отцы…

Много лет с той поры миновало.

Каждый дом в деревушке притих.

И вернулся с войны запевала,

Но не слышу я песен былых…

У ЛЕТНЕЙ ВОДЫ

Сижу над летнею водою,

Пью охмеляющее пиво.

А берег пахнет лебедой,

Бегут часы неторопливо.

Но не вперед бегут - назад…

И путь указывают стрелки

Где срублен старый сад,

Где лебеда горька в тарелке…

Где среди дум и бедноты

Я от бесхлебья изнываю.

А на окне стоят цветы,

Цветут и к жизни призывают.

А за окном закатный мрак

И, не по-детски злой и мрачный,

Иду я поливать табак,

Презрев навеки дым табачный…

…Сижу над летнею водой,

Пью охмеляющее пиво.

А берег пахнет лебедой,

Бегут часы неторопливо.

Волна седая, что ковыль,

К ногам ласкается печально.

И хмель - не хмель,

И быль - не быль,

Лишь речка летняя реальна.

Да сад реален молодой,

Да луг в ромашковой пороше…

И хорошо, что лебедой

Здесь берег пахнет,

Словно прошлым,

Что нет в деревне бедноты

И что о ней не забывают.

А на окне стоят цветы,

Цветут и к жизни призывают.

СТОГ

- А какой тебе годик?

- Шестой миновал.

Н.А. Некрасов

Тяжелый год. Нетопленная печь.

Глухая ночь,

А в доме - ни полена.

Над стогом месяц высится,

Крадусь в степи,

Как будто бы из плена.

Огонь в избе объездчика потух…

И не страшны мне ни погост,

Ни волки…

Лишь скрип салазок напрягает слух,

Торчит стерня,

Острее, чем иголки…

Я стогу в бок вогнал железный крюк,

Обучен рано ремеслу такому…

Но только стог упрям, как жадный друг,

Мне по клочочку выдавал солому.

И дергал я солому сколько мог,

Искал места, где легче подступиться.

Вгонял я крюк.

И, оседая, стог

Стонал в ночи, как раненая птица.

И я, мальчишка десяти годов,

По-взрослому,

Совсем не без опаски,

Между чужих запутанных следов

Тянул домой с соломою салазки.

Такая даль искрилась впереди!

Такие звезды крупные сияли!

Хотелось всю деревню разбудить,

Но брел тайком,

Чтоб люди не видали…

Я отдохнуть присел на бугорке, -

Спасителем от всех морозных бедствий

Колхозный стог виднелся вдалеке,

Раздерганный кругом,

Как наше детство.

Я это все запомнил и сберег.

И сердце оттого не каменеет…

И душу мне,

Как тот колхозный стог,

Никто вовек раздергать не сумеет!...

РУСЬ

Обжитый мир под солнцем, под луной

И под лучами звездными косыми,

Где дух веков кружится надо мной

И распахнулся далями России.

И я иду навстречу тем векам,

Голубоглазый, русый, коренастый.

Колосья прикасаются к рукам,

Озера колыхаются глазасто.

Земля вовсю вращается, кричит

Холмом, золой,

Что с ней на свете было…

Роняет солнце тихие лучи

На обелиск,

На братскую могилу,

И кланяюсь я прошлому опять,

Родной земле за все крутые были.

Я в мир пришел - творить,

А не рыдать,

Века и так к нам на слезах приплыли…

Нам пришлое сегодня,

Как броня,

И в нас живут его земные боли.

Не потому ль мы встали у огня,

Не потому ль мы распахали поле?!

И, вглядываясь в лица наших дней,

В лицо огня и пашни,

Мне каждый раз становится видней

Прямая связь меж прошлым и грядущим.

БОГДАНОВ Вячеслав Алексеевич (1937-1975)

Поэт, член Союза писателей СССР (1969). Родился 24 сентября 1937 года в деревне Васильевка Тамбовской области. В 1953 приехал в Челябинск, вместе с В.В.Сорокиным обучался в фабрично-заводском училище. Более 15 лет работал слесарем-монтажником на металлургическом заводе. Армейскую службу проходил в танковых войсках. Писать стихи начал в юности. Первое стихотворение Богданов опубликовал в 1956 в газете “Комсомолец”. Занимался в литературном объединении "Металлург" свыше 10 лет, до последнего дня жизни, руководил им. Литературным наставником Богданова был В.Д.Федоров, оказавший большое влияние на поэта. В 1964 в ЮУКИ вышла 1-я книга стихов Богданова “Звон колосьев”, затем в течении 10 лет еще 6 книг. В 1969 окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. А.М.Горького. Творчество Богданова высоко оценили Б.А.Ручьев, В.Ф.Боков. Стихи и поэмы поэта публиковались в журналах: “Сибирские огни”, “Урал”, “Уральский следопыт”, “Молодая гвардия”, “Москва”, “Наш современник”, в различных сборниках и альманахах. Неожиданная остановка сердца оборвала жизнь поэта, но его книги продолжают издаваться. К 60-летию со дня рождения Богданова в Челябинске вышел сборник воспоминаний о нем “Верность”. В память о Богданове в 1980-х гг. был назван поэтический клуб "Светунец" (по названию последней прижизненной книги поэта) при Челябинском отделении Союза писателей России. Скончался 11 июля 1975 года в Москве. Похоронен на Успенском кладбище Челябинска (квартал 1).

Автобиография поэта.

Родился 24 сентября 1937 года в деревне Васильевка Тамбовской области, в семье колхозника.
Отец, Богданов Алексей Егорович, 1909 года рождения погиб на фронте в 1942 году. Мать, Богданова Пелагея Михайловна, рождения 1909 г., работала в колхозе до пенсионного возраста и сейчас живет со мной.
Кроме меня в семье есть сестра Надежда 1930 г. рождения и брат Владимир 1932 г. рождения.
В 1947 году я пошел в школу.
В 1951 году, закончив 4 класса, учебу временно прекратил, из-за материальной необеспеченности.
Ближайшая семилетняя школа находилась в 10-ти км от нашей деревни.
В 1953 году по набору в школу ФЗО уехал учиться в г. Челябинск. Получив после окончания ФЗО специальность слесаря по ремонту оборудования, пятнадцать лет проработал по этой специальности на Челябинском металлургическом заводе, в огнеупорном и коксохимическом цехах.
Стихи начал писать рано.
Первое стихотворение напечатал в 1957 году в газете "Комсомолец". С 1957 года состою в литературном объединении металлургического завода. В настоящее время являюсь руководителем его. Печатал стихи в общих сборниках.
В 1963 году закончил вечернюю школу рабочей молодежи.
В 1964 году в Южно-Уральском книжном издательстве вышел мой первый поэтический сборник "Звон Колосьев".
В 1966 году был участником Кемеровского совещания, где рекомендовали в члены Союза писателей и на ВЛК. Руководил семинаром В.Д. Федоров.
В 1968 году вышла моя вторая поэтическая книжка "Голубой костер".
В 1969 году в издательстве "Молодая гвардия" выходит моя третья поэтическая книга "Гость полей".
С 1969 года работаю в редакции газеты "Вечерний Челябинск" литературным сотрудником отдела "Литературы и искусства".

20.V.69 г. БОГДАНОВ

Смерть поэта.

Ранним утром 11 июля 1975 года внезапно сердце поэта остановилось. В кармане был найден билет на вечерний поезд "Москва - Тамбов". В Тамбов поэт уезжал, чтобы встретиться с родными, земляками, а также выступить вместе с поэтессой Майей Румянцевой. Гроб с телом привезли в Челябинск, здесь и похоронили. В 1985 вместе с ним был похоронен его брат - Владимир.

Стихи поэта:

Богданов был близким другом Рубцова, в 1965 году он посвятит ему стихотворение "Раздумье".

Раздумье

Эту жизнь я люблю,
Как вначале.
Ты веди меня, сердце,
Веди.
Тридцать лет у меня за плечами,
Сколько будет еще впереди?
По дорогам ни дальним,
Ни близким
Не терял я впустую
Ни дня.
Видно, как беспокойною искоркой
Наградила Россия меня.
Только трудно одно перенесть мне,
Хоть в родные края не вернусь,
Я запел бы о городе песню,
Да деревню обидеть боюсь.
Ты, деревня, прости,
Дорогая,
Город стал мне хорошим отцом.
Я меж вами стою
И не знаю -
Ну к кому повернуться лицом?!
Чтобы жить мне, не ведая горя,
Чтобы сердце не рвать пополам,
Я хотел бы уральский мой город
Передвинуть к тамбовским полям.
По крови хлеборобов наследник,
По труду своему - металлург.
Только знаю, что в час свой последний
Мне в деревню захочется, друг...

Здравствуй, жизнь

Не умею я жить не спеша,
Ни стихи сочинять,
Ни работать.
Все куда-то торопит душа,
Словно я отстаю от кого-то.
Ненавижу бессилье и страх,
Не терплю равнодушья в беседе,
Не боюсь я ошибок в делах,
Верю - труд нас приводит к победе.
С этой верой легко мне в пути –
Здравствуй, жизнь с бесконечной заботой!
Будь же, день, равноценен пяти
И в стихах,
И в любви,
И в работе.

(1967)

П амяти поэта

И пускай я на рыхлую выбель
Упаду и зароюсь в снегу…
Все же песню отмщенья за гибель
Пропоют мне на том берегу.
Сергей ЕСЕНИН

Улеглась в гостинице гульба,
Желтый мрак качался в коридоре.
Как смогла ты,
Подлая труба,
Удержать такое наше горе?!
Не вино сдавило вдруг виски,
Не метель,
Что выла, словно сука, -
Это пальцы подлостей людских
Прямо к горлу подступили туго.
Спал подлец,
Напившись в кабаке,
Над поэтом зло набалагурясь…
Смертный миг…
Лед треснул на Оке…
Только мать на всей Руси проснулась…
Что же ей почудилось тогда?
Может быть,
Взаправду увидала,
Как с небес
Горючая звезда
На крыльцо морозное упала.
И зажгла зарю в селе звезда.
Мать у русской печки суетилась.
По снегам глубоким,
Как беда,
Весть на санках к дому подкатилась.
Рухнул месяц с голубых высот.
И березы
В дымной круговерти,
Словно петлю,
Рвали горизонт
И стонали голосом бесмертья.

(1969)

Русь

Обжитый мир под солнцем, под луной
И под лучами звездными косыми,
Где дух веков кружится надо мной
И распахнулся далями России.
И я иду навстречу тем векам,
Голубоглазый, русый, коренастый.
Колосья прикасаются к рукам,
Озера колыхаются глазасто.
Земля вовсю вращается, кричит
Холмом, золой,
Что с ней на свете было...
Роняет солнце тихие лучи
На обелиск,
На братскую могилу.
И кланяюсь я прошлому опять,
Родной земле за все крутые были.
Я в мир пришел - творить,
А не рыдать,
Века и так к нам на слезах приплыли...
Нам прошлое сегодня,
Как броня,
И в нас живут его земные боли.
Не потому ль мы встали у огня,
Не потому ль мы распахали поле?!
И, вглядываясь в лица наших дней,
В лицо огня и пашни,
Неба,
Пущи...
Мне каждый раз становится видней
Прямая связь меж прошлым и грядущим.

(1973)

Родство

Мне б труднее и жилось,
И пелось...
Если я
Не смог бы до сих пор
Породнить
Полей тамбовских зрелость
И глубины
Самоцветных гор...
Хоть живу я
Под Уральским небом,
У огня
Людей мастеровых,
Но когда я
Прикасаюсь к хлебу,
Вспоминаю земляков своих.
Я вдали от отчизны,
Но всё же
С ней крепка
Связующая нить!
Ну скажите, люди,
Разве можно
Надвое
Россию поделить?!

(1970)

Покой

И притомился.
Из всех покоев
Я люблю погост,
Что за селом
В деревьях притаился.
Березы там - как белая молва
О людях тех,
Что на земле гостили.
А по крестам
Стекает синева
И закипает травами густыми.
И с детских лет я чту,
Как торжество,
Небес с землей извечное слиянье.
И ощущаю кровное родство
С могилами,
Где спят мои селяне.
...Была война.
И острием беды
Морозы шли сквозь стены,
Словно гвозди...
В печах горели крыши
И сады,
Но все ж топор не звякнул на погосте.
В моем селе степей и васильков,
Когда война пожаром отметалась, -
Не только работящих мужиков,
И деревца в округе не осталось.
В село весна врывалась напролом.
Но спотыкалась о пеньки у дома...
И лишь погост -
3елёным островком
Летел на вечных крыльях чернозёма.

(1971)

О выдающимся русском поэте Богданове можно подробнее узнать:

Сейчас, в первой четверти XXI века брать в руки книги, изданные в семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века – одно удовольствие; как ни странно, от этих книг веет не только почти забытой добротностью, качеством, но и… высокой нравственностью, отчасти – идеализмом, словом, – проверенностью временем, несмотря на то, что в стране в ту пору царила грешащая сухим педантизмом, морализацией и зашоренностью коммунистическая идеология и т. д., тем не менее это так. Причём, это не зависит от иногда скромного внешнего вида книг, видимо, дело в том, что существовавшая тогда цензура (при всех её перегибах и недоразумениях) строго стояла на защите художественного вкуса, нравственных ценностей и действительно талантливой литературы.

Вот перед нами два поэтических сборника Вячеслава Богданова: «Светунец» (1974) и «Избранная лирика» (1975). О самом Вячеславе Алексеевиче Богданове мы ничего не знали до тех пор, пока о нём нам не рассказал поэт Алексей Селичкин, заинтересовав его творчеством и судьбой, оборванной в самом расцвете лет – загадочно, непонятно и странно в 1975 году.

Литературный мир, как известно, полнится слухами, и как правило, они не беспочвенны. Эти слухи в данном случае говорят о том, что уход из жизни Вячеслава Богданова был связан со злым умыслом. Мы не знаем этого и, наверное, никогда не узнаем всех подробностей, хотя, возможно, это и не так, и чтобы не быть голословными, напомним факты его биографии.

Вячеслав Богданов был тамбовско-уральским автором, которого считали талантливым и подающим большие надежды поэтом. Сложные перипетии, непростые обстоятельства его жизни сложились таким образом, что стихотворчество стало его судьбой.

Будучи по рождению сельским жителем, большую часть своей жизни он прожил в городе, променяв крестьянский труд на труд рабочего человека – металлурга, сталевара. Но не это определило главный вектор его судьбы, его истинным призванием стала поэзия.

Он приехал в Москву, окончил Высшие литературные курсы и здесь, на столичном литературном фоне, не остался незамеченным. По-русски простодушный, открытый, влюблённый в жизнь, талантливый, возможно, у одних он вызывал неприятие, зато другие его ценили именно за эти качества. Однако произошла какая-то странная и нелепая история: поэт неожиданно погиб, по рассказам современников, он был кем-то угощен отравленным вином, после чего скоропостижно скончался. Эта ситуация сегодня видится противоестественной, привнесённой из дикого европейского Средневековья, но тем не менее, факт остаётся фактом, поэт погиб.

С Вячеславом Богдановым в то время был дружен поэт Геннадий Суздалев. У него есть стихотворение «Памяти Вячеслава Богданова», где он пишет: «Ты говорил: / – Да будем хороши! / И пил до дна / За доброе начало. / А где-то, / В глубине твоей души, / Трагедия российская / Кричала» .

По прошествии стольких лет понять и объяснить, что случилось в тот трагический день, трудно, если вообще возможно. А главное – почему это случилось? И если кто-то действительно поднёс Вячеславу Богданову зловеще-судьбоносный стакан, то это говорит лишь о том, что литературный мир по-прежнему суров. Видимо, род дантесов неистребим, они живы и неутомимо выискивают себе всё новые и новые жертвы. Может быть, совсем не случайно в одном из стихотворений Вячеслав Богданов однажды заметил: «Не страшен, Русь, тебе Наполеон, / Страшней они – заезжие Дантесы!..» . И дело даже не в масштабе таланта того, на кого нацелено их ядовитое жало – дело в разрушительной миссии этих чужаков, нацеленных на уничтожение всего живого, творческого, яркого, самобытного и патриотического в России.

Как бы то ни было, земная судьба поэта завершилась, и распоряжении соотечественников осталось его творческое наследие.

Возможно, данное исследование об уральских поэтах-почвенниках XX – начала XXI вв. после Бориса Ручьёва, Людмилы Татьяничевой, Михаила Львова и других советских корифеев стиха следовало бы начать именно с рассмотрения творчества Вячеслава Богданова, но так случилось, что наше знакомство с ними началось со стихов Геннадия Суздалева, Алексея Селичкина, Валентина Чистякова и только потом – со стихами Вячеслава Богданова. Однако в нашем отношении к поэтам, о которых пойдёт речь, нет ни предвзятости, ни желания кого-то выпятить, а кого-то задвинуть в тень.

Кроме того, произошло ещё одно важное для понимания творчества уральских поэтов событие. После того, как была написана глава «Медоносная судьба поэта», мы познакомились с двоюродным братом В. А. Богданова – Виктором Михайловичем Сошиным, человеком удивительным, целеустремлённым, талантливым и очень заинтересованным в популяризации творчества своего брата. Он многое для этого уже сделал и делает – выступает, организует вечера памяти, пишет и выпускает книги. Он поэт, член Союза писателей России, человек творческий и неординарный.

Летом 2015 года мы сидели с ним в Центральном доме литераторов, разговаривали – о жизни, творчестве, Вячеславе Богданове, других поэтах, литературной ситуации, и было такое ощущение, что мы давным-давно знакомы. Нас единило духовное родство, похожее отношение к русской литературе и, вероятно, одна духовная плоскость. Он подарил книгу Вячеслава Богданова «Здесь Русь моя…», изданную в 2012 году, что дало толчок новым размышлениям о творческой судьбе поэта.

О принципе отстранённости

Принцип, которому мы следуем, анализируя стихи любого поэта – это принцип отстранённости от личности самого поэта , это очень важный момент. Мы берём в руки книгу и читаем – стихотворение за стихотворением, строфу за строфой, и перед глазами возникает некое живое полотно, целый мир – из разноцветных картин и присущих только ему звуков; так складывается мозаика жизни и судьбы их автора. Это очень помогает при анализе творчества, ведь исследователь остаётся человеком незаинтересованным , не принадлежащим к какому-то литературному или окололитературному клану. Он не сторонник и не противник поэта и потому – объективен, ориентируясь не на личные пристрастия, симпатии или антипатии, идеологические установки или политическую ангажированность, а на истину и степень одарённости.

Он не зависит от этих условностей и своеобразных цепей, он – свободен, и в своём взгляде на творчество учитывает исключительно меру таланта, художественную выразительность и системность мышления анализируемого автора.

Перед глазами – только стихи, это главное. Стихи – сложный и многогранный мир , где могут ожидать самые различные и неожиданные открытия. Это индивидуальный личностный мир , знакомство с которым всегда волнительно, ведь это взгляд в душу, в тот тайный, запредельный внутренний мир, где происходят события поистине космического масштаба, ведь перед нами – микрокосм со своими законами, нормами, правилами, индивидуальными образами, лексикой, изобразительно-выразительными приёмами, словом, единой и целостной художественными системой.

Не навреди, а вернее, постарайся понять – главная заповедь, которой следует руководствоваться, прикасаясь к этому миру, и потому принцип отстранённости от личности поэта здесь необходим. В этом случае мы всегда вспоминаем слова из «Махабхараты» – быть как Бог над битвой.

«Приеду в село непременно…»

Тема родного дома и деревенского детства

Сегодня мы начинаем знакомство со стихами Вячеслава Богданова, и уже первое стихотворение («Возы») сборника с удивительно красивым названием «Светунец» обозначает одну из главных тем его поэзии – деревенское детство , вполне отвечающую характеру почвеннической лирики. То, что В. А. Богданов – поэт почвенного направления, ясно буквально с первых строк. И уже эти первые строки словно обжигают – и мастерством, и болью, и какой-то щемящей тоской, появившейся невесть от чего. Вот стихотворение «Родимый дом», в котором описана традиционная, даже рядовая, казалось бы, ситуация – герой приезжает в деревню, в родной дом, в котором давно никто не живёт. Стоит зима, и он с большим трудом открывает дверь клещами (не ключом): «К дверям забитым я зимой приеду, / Замочный ключ до боли сжав в горсти, / И улыбнусь / Хорошему соседу, / И попрошу мне клещи принести» . Уже в одной этой детали содержится драматизм как отражение забытости, заброшенности родного дома:

И под рукой

Застонут длинно гвозди

И упадут, как слёзы на порог… [Там же].

Обратим внимание: сосед – хороший , эта деталь тоже не случайна, во-первых, именно так испокон веков жила русская деревня, да и все славянские народы; во-вторых, определение хороший в данном случае может выполнять функцию психологической защиты лирического героя. Видимо, он совестится этой ситуацией – и оттого, что в родном доме он «нежданный гость»; и оттого, что в нём стоит такая мёртвая тишина, что голуби, видимо, от испуга даже забиваются под стреху, поскольку привычная здесь тишина оказывается встревоженной появлением человека.

Далее картина приобретет ещё больший драматизм, ведь в доме не только стоит нежилая тишина, но вид холодной, давно не топленой печи словно усугубляет её. «Трубу открою / В стылой русской печке – / И, словно память, пламя разожгу…» [Там же]. Более традиционно это звучало бы так: «И словно пламя, память разожгу», но поэт мыслит и чувствует иначе, он сказал так, как сказал. Таким образом, у поэта начинает звучать мотив памяти . Память становится тем согревающим душу пламенем, возвращающим герою воспоминания о прожитой здесь жизни. Здесь каждая строчка не просто наполнена смыслом, она исполнена высокой тоски и того надрыва, что так часто встречается в настоящей русской лирике. Вот пример: «Где бог сидел – снежок набила вьюга…» [Там же]. Что значит этот стих? Он значит, что картина одиночества и заброшенности родного дома страшна, почти невыносима и, возможно, непростительна. В этом ещё более убеждают следующие строки:

Я вместо бога

Сяду в правый угол,

Огонь в печи приняв за божество… .

Кажется, это кульминация стихотворения, наивысшая точка в развитии лирического сюжета. Но есть ещё одна сторона у этого огня-божества , ведь именно таково его традиционное славянское восприятие. Наши предки были солнцепоклонниками, и огонь воспринимался ими как его символ и земное воплощение. Потому в стихотворении появляется ещё один семантический план: как бы ни был заброшен дом, но если в нём затеплился огонь – дому жить и жизни продолжаться. Возможно, поэтому трагизм картины смягчается, становится менее острым, и появляется надежда, что всё будет хорошо, и жизнь, рано или поздно, в этот дом обязательно вернётся: «Дыши высоким пламенем, солома!» [Там же].

Следует отметить, что поэт ушёл из жизни в 1975 году, когда ещё русское село жило почти полнокровной жизнью, работали фермы, хозяйства производили хорошую и качественную продукцию (тогда не говорили экологически чистую), поля засевались пшеницей, рожью, овсом, а огромные поля свёклы, капусты, гороха и других, самых разнообразных культур были так велики, что уходили куда-то за горизонт. В самих деревнях царил свой налаженный порядок – у каждого двора бродили куры, гуси и утки, носились весёлые собаки, мальчишки гоняли на велосипедах, чистились пруды, а по вечерам по пыльным просёлочным дорогам России возвращались домой стада коров, хотя уже и не такие многочисленные, как, скажем, в пятидесятые или шестидесятые годы.

И всё же это была, повторяем, полноценная жизнь села со своим вековым укладом, привычками, нравственными ориентирами и ценностными приоритетами. Вернее, та жизнь, что была восстановлена, налажена после ужасов коллективизации, когда переломили хребет русскому селу. Но природная, генетически здоровая основа русского характера позволила ему каким-то чудом выжить и снова зажить по-человечески.

Тем не менее уже тогда поэта посещали тревожные мысли, как предчувствие предстоящего – очередного разора русской деревни. Так в стихотворении «Яблоня» его лирический герой, глядя на пышно цветущую яблоню, брошенную своим хозяином и, видимо, уехавшим в город, испытывает горечь, видя «тропу заросшую» и этот бело-розовый яблоневый цвет, что «переполнен солнцем и весной». Последняя строчка в стихотворении – неутешительный вывод о том, каким может быть будущее русского села: «И к ногам ложится, как ответ / Только горький майский пустоцвет» .

Тема покинутой деревни поднимается и в поэме «Рождение», полной автобиографических мотивов: на примере двух пожилых деревенских женщин, волею судьбы ставших городскими жительницами, поэт показывает, насколько драматичен этот поворот в их судьбах. В обычной житейской беседе одна из них говорит другой: «А к старости вдруг стала городскою: / Позвал сынок – / Умчалась налегке / Из мест родных / К внучатам / И покою. / Приехала негаданно – к тоске» .

Есть у Вячеслава Богданова стихотворение «Дом», которое описывает как раз таки картину отъезда матери из дома, где она прожила много лет, и вот теперь она уезжает к сыну в город, хотя «на старость дом покинуть тяжело», ведь «даже людям проданные куры / И те пришли в дорогу провожать» . Казалось бы, драматизм ситуации неизбежен, картина расставания с родным гнездом всегда остра и болезненна. Поэт находит, кажется, единственно нужные слова для описания ситуации, которую, видимо, уже ничто не может изменить, отъезд – дело решённое, так сложилась жизнь. Но он знает, что за этим последует: «И в зимний праздник дорогие гости / Здесь не придержат лошадей лихих. / А мужики вгоняют в двери гвозди, / Как будто в сердце забивают их» .

Да, так сложилась жизнь, но случаи бывали разные: в одних – родители доживали свой век в деревне, а дети в поисках лучшей доли коротали его по городам. В других – родители переезжали в город к детям, и неизвестно, какая ситуация была менее болезненной, ведь в обоих случаях оказывалось, что воспоминания об оставленном родном доме отзывались в сердце болью. Но ведь и жить в селе порою было невозможно – ни дорог, ни нормальной школы (ведь часто случалось, что в школу дети ходили за несколько километров в соседнее село), ни культурного досуга, ни выбора профессии, кроме занятий в сельском хозяйстве. А если душа у человека пела? Если ему хотелось рисовать, писать картины, стихи, музыку, летать на самолётах, быть учёным? Человеку, особенно молодому, всегда хочется жить красиво, ярко, содержательно, он мечтает совершить что-то необычное, новое, заметное, стать известной личностью и т. д. Не месить грязь с утра до вечера, не сидеть на завалинке, грызя семечки, и не крутить быкам хвосты, а жить достойно, добиться какого-то успеха, выбиться в люди, чтобы и родители гордились, и люди добрым словом поминали, и самому было радостно – от сознания собственной востребованности, нужности и полезности.

По этой причине город всегда манил, правда, кого – чем; кого – возможностью учиться, кого – устройством личной жизни, кого – обилием мест отдыха и развлечений, и всех – непонятной своей энергетикой, средоточием самой жизни, её бурлением, быстрым темпом, стремительным ритмом. Правда, уже при первом приближении к нему оказывалось, что многие его манящие стороны – блеф, пустота и обман. И оказывалось, что жить красиво и содержательно можно и в родной деревне, если приложить руки и думать головой.

Как бы то ни было, но судьба русской деревни уже в семидесятые годы многими виделась как плачевная. Вячеслав Богданов это чувствовал всем своим сердцем, потому и писал: «Но я прошу товарищей, / знакомых, / Хотя тропинка зарастет сюда, / не забивайте окна в нашем доме, / Пускай он зрячим будет, как всегда!» .

В стихотворении с говорящим названием «Приеду в село…» решается та же тема, и уже первая строфа звучит как пронзительное душевное откровение, хотя её первые два стиха внешне безыскусны и естественны, как дыхание: «Приеду в село непременно, / Зовут меня мать и родня…» . Но зато следующие два стиха поражают остротой скрытой в них боли: «У дома потрескались стены / От жажды увидеть меня» [Там же]. И вот герой, бродя в задумчивости по московским улицам, задаёт самому себе трудный вопрос: «Приехал ли делу учиться, / Иль что-то навек потерять?!» [Там же].

Когда мы размышляем о том, что такое настоящая поэзия, то это как раз таки естественное течение речи , похожая на плеск ручья, шелест листьев, птичьи голоса. Не эксперимент, не вымученность, не насилие над словом, а именно естественность и простота – признаки подлинной поэзии. Все мудрёные эксперименты над словом давно ушли в прошлое, само время показало и доказало их натужность и никчёмность. Эти авторы и в литературе-то остались как экспериментаторы, а не поэты. Русский поэт – всегда лирик сердца, певец души , мастер передачи тонких переживаний-полутонов. Но от своих личных, казалось бы, интимных и частных переживаний он всегда поднимается до небывалых высот, умея передать и обобщить то, что чувствуют десятки, сотни, тысячи, миллионы других людей.

Вячеслав Богданов через эту связь с маленькой точкой на Земной шаре – отчим домом постигал огромность и величие родной страны, да и всего мира. Россия воспринималась им интуитивно, на генетическом уровне или даже на уровне звуков, запахов, ощущений. В стихотворении «Россия» он так и говорит: «Стою в раздумье и молчу. / И запахи твои, / Россия, / От всех на свете отличу…» . Его Россия – это «раскаты грома» и «берёзовый настой»; современные космодромы и стога сена на лугу; «колыханье зреющего хлеба» и «перезвоны радостные птиц»; цветущие липы и «журавли, летящие в апреле». Это «копны острые» и «песни моей родимой стороны»; речка, круто убегающая вдаль и степное озеро; «жёлтые колосья», что «бессмертьем солнца налиты» и свежие травяные луга на утренней заре. Но главное для него в России – это люди, работящие, честные, открытые, щедрые, хлебосольные… Это его отец, погибший на войне, и мать – вечная труженица; его коллеги по рабочему цеху; собратья по перу; садовод, работающий в колхозном саду и пахарь, выходящий в поле на зорьке.

России он был предан всем своим существом, и эта его преданность выглядела не как декларация – громкая, пафосная и патетическая, а как тихое откровение сердца и почти постоянное стремление вернуться домой, в отчий дом, на свою малую родину. Почему мы назвали это откровение тихим? Дело в том, что поэт сам однажды подсказал ответ на этот вопрос: «Надоело в столице маячить, / И, наверно, опять перед сном / В одиночестве тихо о заплачу, / Затоскую о крае родном…» . Так он написал в стихотворении «Зрелости круг…», осторожно давая понять, какую боль он носил в себе, хотя никому её открыто не показывал.

«Наедине с полями» или, «Всего живого кровное родство»

Природный мир Вячеслава Богданова

Природный мир Вячеслава Богданова далеко не всегда выглядит спокойным, его пейзаж нельзя назвать исполненным умиротворения и безмятежной лени (но так ведь и не сентиментализм царит нынче в литературе). Даже в таком стихотворении, как «Ушедший день», где, казалось бы, в душе лирического героя живёт лишь тихая благодарность минувшему дню, полному труда, солнца и даже некой тайны, пейзаж тревожен: эпитеты, рождённые поэтом, весь лексический состав не располагают к прекраснодушию: «Горела степь багряным цветом, / И наплывал вечерний мрак , / Стекали травы в буерак , / Перепела рыдали где-то…» . Багряный цвет на фоне наступающего мрака, рыдание перепелов и рядом находящийся овраг – таков фон уходящего дня, отразивший, возможно, душевное состояние поэта в данный лирический момент.

В стихотворении «Засуха» картина природы полна ещё большей тревоги, ведь засуха страшна не только тем, что травы никнут и листва жухнет («Нет ничего больней / На белом свете, / Чем наблюдать июльский листопад…»), но она означает ещё и «тяжёлый недород», вон и «ботва картошки пала тихо ниц», что для деревенского жителя не предвещает ничего хорошего.

Видимо, в том году, о котором говорил поэт, месяц июль и в самом деле был так засушлив, что эта же тема отразилась и в стихотворении «Наедине с полями…»: «Стоял июль, жарой распятый…» . Однако здесь нет острой тревоги, есть осознание личной причастности -судьбе страны: «Для каждого необходимо / Ветрами родины вздохнуть» ; понимание своего места и роли в жизни, где соединились и участь хлебороба и заводчанина. Именно это соединение в мировоззрении поэта деревенской и городской эстетики становится той характерной чертой, что ярко отразилась во всём его творчестве, в том числе и в пейзажной лирике. Органичное ощущение себя одновременно сельским человеком и жителем города, кстати, очень характерно для лирики уральцев семидесятых-восьмидесятых годов минувшего столетия. А может быть, и не только уральцев, но в данном случае мы говорим об авторах, чьё творчество рассматривается в данной книге. Мы наблюдаем подобное у Геннадия Суздалева, Алексея Селичкина, Валентина Чистякова и др.

Внимательный взгляд заметит пристрастие поэта Вячеслава Богданова к образу степи и «травяных лугов», что нашло отражение в стихотворениях: «Древняя степь » («Вот в эту степь / Пришёл мой русый предок…»), «Погост» («В селе, среди степей и васильков…»), «Ушедший день» («Горела степь багряным цветом…»), «Родная степь » («Будет степь похожа на пустыню / В жёлтом свете месяца и звёзд…»), «Начало биографии» («Я ушёл из тамбовских степей / Под железное пламя Урала…»), «Дорога» («Весёлых птиц степные голоса / Над головой висят, как озаренье…»), «Стог» («Крадусь в степи , / Как будто бы из плена…»), «Я пришёл в эту степь …» и др.

Степь для поэта – это и есть начало его биографии, поскольку «тамбовские степи » – его малая родина . И эта тема малой родины тоже часто раскрывается посредством пейзажа. Что такое «начало биографии» для поэта В. А. Богданова? Это жизнь среди широких просторов, светлых раздолий и золотистых полей. В стихотворении «Неповторимость», относящем читателя к годам молодости, само это время воспринимается им как беспечное, щедрое, мимолётное и, конечно, неповторимое. «Безумно жёг высокие костры, / Беспечно падал в луговые травы…» . Но именно эта беспечность, не отягощённая грузом лет и раздумий, и есть характерная черта молодости, а возможно, и залог вечного круговорота человеческих жизней.

Степь для Вячеслава Богданова – это ширь, простор, размах: «Я пришёл в эту степь – широте поучиться…» . Здесь же у поэта вырвались строки: «О, родимая степь , травяное наследство / И удачи моей неизменное средство!» [Там же].

В образе степи поэту видится природная мощь, торжество стихий, в стихотворении «Желтым стоном…» он написал: «Выйдет утро из густых туманов, / И в разгуле солнца / И ветров / Будет степь казаться / Океаном…» . Вот, оказывается, в чём дело, степь – символ, она видится герою океаном, где проходит человеческая жизнь, меняются времена года, бежит время, и одна дума сменяет другую. В стихотворении «Родная степь» поэт уже открыто, былинно, по-русски обращается к ней, своей родной степи:

Ой ты, степь

Просторы непростые,

Хлебный ветер с перезвоном ржи! .

Это не просто признание в любви к родине («Ты моё дыхание и пенье…»), это сосуществование с нею в одной физической и духовной плоскости («Ты моя от самого рожденья, / Ты в крови – от неба до корней!»).

Из календарных месяцев любимый у поэта – сентябрь, и потому, что это «добрый месяц моего рожденья», и потому, что это «весёлая, сквозная, продувная пора», время итогов, результатов, урожая – во всех смыслах. Это время с «горячим караваем» и «нарядной красною рябиной». Кажется, никакие дожди, даже самые «настырные» не могут омрачить его радостного настроя, хотя поэт прекрасно понимает, что сентябрю недолго быть таковым – светлым и тёплым, и его тепло – всё-таки прощальное. «Родной сентябрь! / До радости, / до пенья / Своим лучом прощальным обогрей!» .

Сентябрь упоминается и в стихотворении «Выплывают дали, серебря…», и появляется образ осени, той, что называется поэтом «золотая быль». Осень – время года, особо любимое им.

А на дворе всё ощутимей осень.

Люблю её задумчивый приход.

Она с дождями

Прошлое приносит

И за́ сердце – щемящая – берёт… .

В поэме «Рождение» он рисует её чудесный, отчасти даже лишённый привычной осенней меланхолии и грусти образ: «Пора её чурается цветенья, / Жужжанья пчёл / И колыханья ржи. / Они сродни / Святому очищенью / Земли, / Деревьев, / Неба / И души» [Там же]. Осень мила поэту не только своей пленительной и мудрой красотой, но и тем, что напоминает ему, как ни странно, о быстротечности жизни, что его вовсе не пугает: «Она своей походкой ветровой / Напомнит нам / О том, что мы не вечны, / Мы лишь крупицы вечности земной…» . Но эта быстротечность – не приговор, не конец пути, не метафорическая остановка, это – залог новой, будущей жизни, а значит, и бессмертия:

И как частица эта – бескорыстны,

Мы об одном лишь знаем наперёд:

Как по весне

Из тёплых почек листья,

Из нас вот так же

Вечность прорастёт [Там же].

И всё же, несмотря на то, что природный мир Вячеслава Богданова далёк от умиротворения, мы можем сказать, что с природой он дружен, её стихии ему близки и понятны. Так стихия ветра воспринималась им как «тысяча ветров», в стихотворении «Ветры» эти ветры становятся зримыми и в каждом случае – конкретными: попутный ветер, ветер восхождения, ветер зла, ветер суеты, ветер в спину … Кажется, более всего поэту был близок «ветер восхождения», хотя «Он дует в грудь / И замедляет бег, / И высекает ранние седины…» . А иногда дует и «ветер-суховей» , как, например, в стихотворении «Дума».

Да, поэт Вячеслав Богданов дружит с природой, он не противоречит её законам, не противопоставляет себя ей, не диссонирует с её вековыми правилами; напротив, живёт с ней в унисон. Это наглядно отразилось в стихотворении «Корова», где по лирическому сюжету деревенский мальчик идёт искать не пришедшую из стада корову. И вот уже «тьма легла в репейные низины», и ночь спустилась на землю, а её всё нет. Уже совсем стемнело, и на небе высыпали звёзды, а корова всё не найдена. И тогда мальчик, словно былинный или сказочный герой, обращается к звёздам: «Звёзды, звёзды, окажите милость, / Где Бурёнка наша притаилась?» . Далее происходит то, что в сказках называют волшебством или чудом:

Вдруг звезда на небе замигала

И в овраг за вётлами упала.

Вылезла Бурёнка из оврага,

Вся в репьях, рогатая бедняга [Там же].

Последние два стиха окончательно убеждают нас даже не в дружбе лирического героя с природным миром, кто бы и что бы это ни было – корова, ветер, звёзды и т. д., а в каком-то естественно-гармоничном сосуществовании с нею:

Я пригнал корову к дому поздно

И за помощь поклонился звёздам [Там же].

Картина – в духе народной поэтической традиции.

Пейзаж В. А. Богданова может быть не просто приветлив, а даже притягательно радостен; его природа – живая, разговорчивая, идущая на контакт с человеком («Каждый куст на ветру – говорлив…»); в ней столько добра, света, радостного предчувствия, что даже «гадает пчела на ромашке / О своей медоносной судьбе » .

Дружба поэта с природой – не наш вымысел и не случайное замечание по поводу его лирических откровений, таково его восприятие мира, ведь он видит в лесу не только «непознанную тайну», но «всего земного – кровное родство» . Он осознаёт, что в природе царит мир и согласие: «Живут в родстве букашки и берёзы» [Там же].

Это чувство единения с природой помогает поэту подняться… до космических высот; в стихотворении «Скорость», осознавая скорость, с которой «мчит Земля», он вдруг замечает: «Ты, Вселенная, – сад за забором, / Мы – соседские дети пока!..» . Вот так – ни больше и ни меньше – видит поэт Вселенную, как обыкновенный сад за забором. Это и есть масштаб мышления русского поэта.

Масштаб мышления отразился и в стихотворении «Русь», где природа России воспринимается поэтом как монументальное полотно, на котором он, человек, не то что не теряется, будучи крохотным и незначительным по сравнению с ней существом, но также выглядит естественно: «И я иду навстречу тем векам / Голубоглазый, русый, коренастый. / Колосья прикасаются к рукам, / Озёра колыхаются глазасто» .

Таким образом, пейзаж В. А. Богданова, как мы убедились, может быть разным – в зависимости от настроений героя, его внутренних переживаний и чувствований – неспокойным и тревожным, радостным и приветливым и даже медоносным . Это очень важное определение, ярко характеризующее творческую судьбу самого поэта.

«О мой Урал! Да будет место свято!»

Тема Урала в поэзии В. А. Богданова

Природный мир в художественном воплощении поэта невозможен без обращения к теме Урала. Этот край оказал на него огромное впечатление всем своим величием, красотой, таинством и сказочностью; его поэтичная душа откликнулась на словно растворённую в его воздухе красоту.

Урал возникает в стихотворениях: «Отгуляет зима по Уралу » («Отгуляет зима по Уралу / На своём белоногом коне…»); «На озёрном Урале …» («Я живу / На озёрном Урале , / Ты живёшь / На великой реке…»); «Дождь отшумел…» («Пропах и хвоей и грибами / Уральский август по лесам…); «Снега» («Крадётся в ноябре по-лисьи / К Уралу северный мороз…») и др., а также в поэме «Рождение».

Уральский край и особенно его люди оказали сильнейшее воздействие на мировоззрение поэта, здесь он словно другими глазами посмотрел на Россию, ведь Урал – это не только «край красоты и железа», но ещё и «молчаливая гордость Руси» . Он увидел здесь настоящую сокровищницу, где собраны несметные богатства страны; по его мнению, это край, где «людям всё припасено веками – / От склонов гор / До сосен, / До зари, / Круги озёр, / Где тайно дремлют камни / С зелёными прожилками внутри» .

И хотя Урал для поэта не являлся его малой родиной, можно сказать, что он стал его второй малой родиной, поскольку тесно связан с его творческой биографией. У него даже есть стихотворение «Начало биографии»:

Поклонюсь деревенской избе,

Где нужды пережито немало,

Я ушёл из тамбовских степей

Под железное пламя Урала… .

Именно здесь, на уральском заводе продолжалась его трудовая биография и творческая судьба.

Если вести речь о периодизации жизни и творчества поэта, то здесь явно намечаются три периода: тамбовское детство , уральская молодость и московская зрелость . Конечно, это деление достаточно условно и не претендует на абсолютную правоту. Однако нам хотелось подчеркнуть важность и ценность каждого периода жизни поэта, в том числе и уральского. Не случайно у него вырвались строки, как признание в любви к этому краю: «О мой Урал! Да будет место свято!».

Пахарь и металлург.

Отражение темы труда с позиции… сельского горожанина

Оговоримся сразу, что словосочетания «сельский горожанин» у нас, кажется, до сих пор не существовало, ибо оно по своей сути противоречиво и даже в определённой мере абсурдно. И вероятно, мы употребляем его впервые.

С точки зрения литературоведения оно выглядит как художественный приём, называемый оксюмороном, то есть сближением противоречащих друг другу понятий, сочетанием несочетаемого. Но в художественной и особенно поэтической речи оксюморон на стыке этих противоречий обнаруживает и вскрывает некий тайный, скрытый или дополнительный смысл, и речь начинает блистать новыми и неожиданными красками.

В данном случае это словосочетание очень точно определяет судьбу многих и многих людей, родившихся в селе, но судьбоносной волею всю жизнь проживших в городе. Видимо, нам давно уже следует констатировать появление в нашем социуме нового типа современного человека, родившегося в сельской местности, но поменявшего место жительства и переехавшего в город, однако сохранившего привычки, нравы, характер, словом, менталитет сельчанина. И этот тип человека очень уверенно занял своё место под солнцем.

Случается, что, оторвавшись от родных корней, уехав далеко и надолго, они не смогли стать «своими» в городе, так и прожив свою жизнь в этой раздвоенности. Мы хорошо помним строки Анатолия Передреева, ставшие уже классическими:

Околица родная, что случилось,

Окраина, куда нас занесло,

И города из нас не получилось,

И навсегда утрачено село .

И эта жизнь бывшего деревенского человека в «жилищах», которые «ни избы, ни дома», становится для него не жизнью, а выживанием, где он не только не чувствует себя счастливым, а напротив, тяготится «большим сиянием огней» и тешится воспоминаниями о тишине и «свежести полей».

Но бывает так, что в человеке нет этой раздвоенности, а есть гармоничное сосуществование двух мироощущений, и он благополучно и радостно живёт на свете, соединяя в себе две стихии – природную деревенскую и цивилизационную городскую. На наш взгляд, подобное свойственно В. А. Богданову.

Тема сельского труда у него буквально перекликается с темой труда рабочего человека, что нашло отражение во многих стихотворениях, в том числе и в таких, как «Наедине с полями», «Научитесь понимать…» и др. Поэт уверен:

Судьбой мне вверено до гроба,

По праву сердца и сельчан,

Земную славу хлеборобов,

Роднить со славой заводчан! .

И даже когда Вячеслав Богданов пишет о своём поэтическом ремесле, он подходит к нему с этой же позиции, то есть с позиции сельского горожанина . Вот, например, поэт ищет то единственное, необходимое, «несказанное» слово, «где с землёй сомкнулись небеса» и обращается с этим вопросом и к крестьянину, и к рабочему, то есть соединяя эти две стихии: «Подскажи / Мне слово это, пахарь, / Подскажи, известный металлург!» . И когда он обращается к прошлому, вспоминая «былые дни, прожитые в труде», память одновременно услужливо напоминает ему не только «о поле», но и «о заводе, о руде».

Размышления о том, что труд рабочего человека, в частности, сталевара, близок труду крестьянина, ярко отражены в стихотворении «Начало биографии». И если поначалу незнакомый, незнаемый труд сталевара пугал нашего героя, поскольку был ему внове, то со временем ему стала понятной близость и высокий нравственный смысл труда крестьянина и рабочего: «Но однажды, / в июльскую ночь, / разглядел я / до радостной дрожи: / сталеварские руки / точь-в-точь / как у пахаря, / в трещинках тоже…» .

Следует сказать, что эти строки – не «паровозики», которые писались поэтами в советские годы, дабы опубликовать и «протащить» в печать другие свои произведения. Это именно искренние, от сердца идущие строки – от глубины понимания, важности и даже сакральности смысла созидающего труда для человека вообще.

И всё же исток трудолюбия самого поэта – в деревенском детстве и ранней юности, когда рядом были медоносные луга и родниковые тропы: «И тружусь я, / В загаре по пояс, / В подмастерьях / У вешнего дня…» . И когда сама сельская природа не только учила человека уму-разуму, но и трудолюбию, без которого его жизнь на земле теряет цвет и краски, а может быть, и смысл.

«Она сама всему верховный суд…»

Образы матери и отца

Тема труда находит зримо образное воплощение в поэме «Рождение», тесно смыкаясь с образом матери . В поэме словно даётся картина жизни самой России – через биографию её людей, простых тружеников, на долю которых пришлась Великая Отечественная война («Война, война, ты жизнь убить не в силах…), потери близких людей и труд до седьмого пота – и до, и во время, и после войны. Мать показана как великая труженица, ни разу не показавшая ни своей слабости, ни усталости, даже когда муж был убит на фронте:

Но мать смогла и с этой болью сжиться.

И каждый день, поднявшись досветла,

Работала в колхозе по-мужицки,

По-женски дома правила дела.

И труд её никто не обесславит,

Она сама всему верховный суд!

Мужьям за подвиг – памятники ставят,

А жёны – тяжесть подвигов несут .

Думается, что это – одни из лучших строк о русских женщинах. Мать поэта становится неким обобщающим образом, совмещая в себе черты сотен, тысяч, миллионов других матерей России.

В поэме есть очень точная деталь, на которую следует обратить внимание: здесь поэт обращается уже к более позднему времени (возможно, это шестидесятые годы), когда послевоенная жизнь потихоньку успокоилась, наладилась и, что называется, вошла в свои берега. Сын, переехав в город, устраивает там свою жизнь и быт и решает забрать к себе из деревни мать. И вот эта тонкость, подмеченная поэтом: мать соглашается и, казалось бы, спокойно и беззаботно какое-то время живёт в городе у своего сына, но как только наступает весна, «защекотало ноздри чернозёмом», она, как исконно сельский житель, не представляющий себе жизни без крестьянского труда, начинает беспокоиться, нервничать и срывается с места. Она даже просит сына отпустить её («до осени хотя б»), чтобы «повозиться» с картошкой в огороде, да «огородиться от думок бороздой» .

Неискоренимая привычка к труду и обострённая совесть зовут её в родное село, в уста этой вечной труженицы поэт вкладывает простые, казалось бы, слова: «Не положу на сердце крест великий / Что скажут люди? / Тяжек их укор, / Когда полынь, / Осот, / Да повилика / Повыползут наружу, / как позор» . Но ею движет не столько страх позора, оттого, что земля зарастёт сорняками, сколько привычка и желание трудиться, а главное – непредставимость и невозможность жизни в состоянии безделья . Вот эта невозможность жизни в состоянии безделья – исконная и древняя черта русского человека, ибо он по природе своей созидатель, творец, пассионарий.

Точно так же в этой поэме тема труда смыкается с образом отца , который в довоенные годы «шёл в луга уверенный и сильный». И самого себя поэт также видит работящим, как, например, одним из двенадцати рабочих монтажной бригады: «За работой все мы на виду, / Как двенадцать месяцев в году» .

«Слово, слово – дальняя жар-птица!»

Тема поэтического мастерства

Труд поэта и его поэтическое мастерство всегда сопряжены с поисками искомого «несказанного» слова, полного света, таинственной силы и того, что называют «музыкой сфер». В стихотворении «Слово» Вячеслав Богданов словно задаёт самому себе риторический вопрос: «Слово, слово – / Дальняя жар-птица!.. / На каком искать его пути?» . И… отвечает на него, не отвечая, а только лишь размышляя: «И с небес к нему не опуститься, / Да и по земле не подойти» [Там же]. Кажется, именно такое слово, подобное «яблоку на ладони», поэт искал всю свою недолгую творческую жизнь. Однако говорить о том, была ли долгой или недолгой жизнь поэта (равно как и любого другого человека), вероятнее всего, мы не вправе, ибо, во-первых, мы не знаем всех фактов биографии, подробностей быта, перипетий судьбы, хода мыслей и т. д., а во-вторых, а судьи кто?

Но самое главное, полнота жизни человека и тем более, творческой жизни сочинителя определяется не прожитыми годами, а количеством и качеством сделанного. Гении , как известно, наделены колоссальным трудолюбием, иногда кажущимся невероятным, невозможным, невиданным, но они по-другому и не могут, так как ведо́мы небесами, как бы патетически это ни звучало. Талантливые люди , к сожалению, не всегда обладают таким трудолюбием и усидчивостью. Случается даже, что они даже наделены ленью, и это самое страшное для них, поскольку заложенные в них способности меркнут и остаются втуне. При этом они тоже ведо́мы небесами, но эта их связь менее сильная, они более приземлённые, тяготеющие к земным утехам и телесным удовольствиям.

Нам могут возразить, дескать, ведо́мы небесами все, даже самые обыкновенные, ничем не выделяющиеся люди толпы . Да, это так, но у них очень слабый, почти неразвитый духовный слух и духовное ви́дение, и потому они не чувствуют зова небес, а глубоко спрятанные в них способности так и не дают о себе знать (а то, что они у них есть, это несомненно).

Гений же постоянно ощущает свою призванность , и потому он всегда живёт в состоянии вдохновения , то есть в любой момент он может взять в руки перо, карандаш, кисть, стеку, чертёжный инструмент, скальпель, посмотреть в микроскоп, подойти к телескопу и начать работать. Собственно, он вообще никогда, ни на одну минуту не прекращает работать, даже когда он спит, в его мозгу происходит анализ и синтез ранее проделанного.

Можно сказать, что он наравне с небесами и одновременно – присутствует на земле. Он парит в горних высях и умеет радоваться простым земным радостям – колоску в поле, васильку во ржи, придорожной ромашке, клеверной полянке, серебристым тучкам, краюхе хлеба.

Ему не нужно ждать одухотворённого часа – он живёт в состоянии одухотворённости. И потому за свою земную жизнь он может сделать невероятно много – столько, сколько недоступно многим другим. И потому о степени одарённости любого поэта, на наш взгляд, следует судить, в частности, и по тому, какое наследие им оставлено и сколько он успел сделать за свою жизнь.

Следует сказать, что мы не ставили перед собой цели писать биографию В. А. Богданова, а долгая или недолгая была у него жизнь, об этом красноречиво говорит его творчество. Главное, у нас есть стихи, которые лучше всего могут рассказать о поэте и человеке. Поэту важно – успеть за отпущенный земной срок сделать то возможное и необходимое, а судят всех небеса и ещё потомки. И когда к потомкам попадают в руки стихи ушедших из жизни поэтов, то сделанное ими становится очевидным, наглядным, зримым, а их след в жизни оказывается ярким и незабываемым.

В творческой жизни В. А. Богданова были и такие поэты, которые стали для него не просто значимыми фигурами, но, вероятно, некими нравственными маяками – это Борис Ручьёв, Василий Фёдоров, поэты из уральской «обоймы». В стихотворении «Василию Фёдорову» Вячеслав Богданов словно исповедуется перед ним: «Был, как трава под косой, / Наивен…» или: «Я душу стлал пред всеми, / Словно скатерть…» . В стихотворении «Памяти Бориса Ручьёва» он обращается к ушедшему из жизни поэту, как к высочайшему авторитету, прожившему очень сложную жизнь и при этом знающему «цену слова» и сохранившему, несмотря ни на что, «ранимое сердце». Вот он обращается к нему:

…Как смог пронести через муки

Ты свой голубеющий взгляд?! .

Не голубой, а именно – голубеющий , чистый, незамутнённый и сердечный взгляд человека, познавшего не только лавры, но и ужас лагерей.

Стихотворение «Памяти поэта» посвящено гибели Сергея Есенина, которую Вячеслав Богданов воспринимал как личную трагедию: «Рухнул месяц с голубых высот. / И берёзы / В дымной круговерти, / Словно петлю, / Рвали горизонт / И стонали голосом бессмертья» . Согласимся, берёзы, стонущие «голосом бессмертья», – новое слово в русской поэзии.

Есть у В. А. Богданова стихотворение «Желание», посвящённое поэту Валентину Сорокину, именно этим стихотворением заканчивается сборник «Избранной лирики», в котором он неожиданно размышляет о своём последнем земном дне и о том, каким он будет. Это могло бы навести на печальные размышления о собственной жизни и творчестве, если бы поэт твёрдо и убеждённо не высказал здесь своё кредо: «Я в мир пришёл – творить, / А не рыдать…» . Таким – творящим и радостным, открытым и щедрым запомнился поэт Вячеслав Богданов друзьям и коллегам. И таким он пришёл сегодня вновь к своему читателю.

«Я убит. И смолкли соловьи…»

О мистических предчувствиях поэта

Стало общим местом говорить о том, что поэты обладают способностью предвидеть будущее. В основном это касается предчувствий собственной смерти. Так это или нет, однозначно ответить трудно, но подобных совпадений известно много. Когда-то мы писали об этом в сочинениях «Лазурная книга», «Homo scribens» , формулируя законы творчества , в том числе и касаемого умения поэтов говорить пророческим языком. Известны красноречивые примеры, когда поэтические строчки становились вполне конкретными событиями жизни. Далеко не случайно Марина Цветаева говорила: «Стихи сбываются. Поэтому не все пишу».

Когда-то Николай Гумилев заметил:

И умру я не на постели,

При нотариусе и враче,

А в какой-нибудь дикой щели,

Утонувшей в густом плюще… .

Загадочной была вся жизнь Н. С. Гумилева с его странными поездками в Африку, непонятной ролью в революции и судьбе страны, вероятнее всего, он служил в разведке. Загадочной стала и его смерть – неожиданная, таинственная, как и само обвинение в организации заговора, за что он был расстрелян. Так что Николай Степанович, как он сам верно подметил, умер не «при нотариусе и враче», и до сих пор неизвестно, где его могила.

Владимир Маяковский тоже однажды трагически обронил: «… не поставить ли точку пули в своём конце…» и – либо застрелился, либо был застрелен. Последняя гипотеза высказывается ныне всё чаще. Но как бы то ни было, «точка пули» была поставлена.

Вспомним стихотворение «Глухарь» Дмитрия Кедрина, где поэт сравнивает себя с тем глухарём, что от счастья не видит и не слышит подкравшегося охотника.

Может, также

В счастья день желанный,

В час, когда я буду петь, горя,

И в меня

Ударит смерть нежданно,

Как его дробинка –

В глухаря .

Дмитрий Борисович Кедрин погиб при невыясненных обстоятельствах, возможно, он был выброшен из поезда, так что смерть настигла его именно «нежданно», как он и предвидел.

А как точно предсказал свою судьбу Николай Рубцов, заметив в стихотворении «Я люблю судьбу свою…»:

Неужели в свой черёд

Надо мною смерть нависнет, –

Голова как спелый плод,

Отлетит от веток жизни .

И добавив уже в другом стихотворении («Расплата»): «Я тревожно уйду по метели» . По метели – 19 января 1971 года – и ушёл.

Один из последних примеров – судьба Иосифа Бродского, у него есть следующие строки:

И осенью и летом не умру,

Но всколыхнётся зимняя простынка,

взгляни, любовь, как в розовом углу

горит меж мной и жизнью паутинка .

Это было написано в 1961 году. А в январе 1996 «зимняя простынка» всколыхнулась.

С точки зрения рацио и логики объяснить все эти совпадения трудно, но вероятно, можно, так как поэт иногда (и даже чаще всего так и бывает) сам подсознательно готовит себя к определённому уходу. И потому обстоятельства его жизни складываются именно так, а не иначе. Или же какую-то вполне определённую смерть он как бы подсказывает своим врагам (случай с С. А. Есениным, В. В. Маяковским?). Тем не менее, некая мистика в этом присутствует хотя бы по той причине, что всё, связанное со смертью, потусторонним миром видится человеку в ореоле таинственности.

Чувствовал ли В. А. Богданов беду и свой скорый, как говорят, безвременный уход из жизни? В стихотворении «Неповторимость» есть строки, которые теперь прочитываются особенно внимательно: «Я молодость, как буйного коня, / Всё гнал, / Всё гнал по кручам / И долинам, / И не вгляделся на пути недлинном , / В ночную мглу, / В простор зелёный дня…» . Почему поэт называет путь недлинным ? Чем страшила его ночная мгла ?

В стихотворении «У летней воды» его лирический герой полон «охмеляющей радости» – от самого сознания, что он живёт, смотрит на воду, дышит запахом лебеды, любуется цветами, что «цветут и к жизни призывают». В стихотворении «Дума» поэт, сидя у обрыва, «на краешке у памяти своей» и глядя на убегающую среди лугов речку, размышляет о том, что ему ещё «рано подводить итоги» и что у него впереди «и солнце, и гроза».

Казалось бы, никакие тёмные предчувствия не посещали поэта, всё в его жизни было удачно, ладно, толково, в согласии с совестью. Но именно в этом стихотворении он высказывает настораживающую мысль о том, что «круты, как жизнь» излучины этой реки и что он ждёт в своей судьбе некоего «великого мгновенья». Но что за мгновенье имел в виду поэт? – Славу, признание, почёт, благополучие, успех у читающей публики? Или некое кульминационное событие, но какое? Конечно, поэт оставил нам загадки, которые ещё предстоит разгадать.

В стихотворении «Стихи о Родине», перекликающемся с блоковскими мотивами, здесь даже в качестве эпиграфа использованы слова А. А. Блока: «…Идут часы походкою столетий, / И сны встают в земной дали», поэт восклицал: «Что за сны мне снятся, / Что за сны!..» . Авторский вымысел уносит читателя в далёкие средние века: то поэт отождествляет себя с ратником, что победно возвращается с Невским с войны; то перед нами XIV век, и поэт видит себя воином, убитым на Куликовом поле: «Я убит! / И смолкли соловьи. / Стёр мой конь о синеву подковы…» . Невольно напрашивается параллель с трагическими событиями в жизни поэта, ведь мысль о том, что он был убит (отравлен) высказывается всё чаще и звучит всё громче.

Есть у Вячеслава Богданова стихотворение «На Бородинском поле», в котором он убеждённо высказывает мысль о том, что не так страшны и опасны открытые и явные враги, как враги скрытые и замаскированные: «Не страшен, Русь, тебе Наполеон, / Страшней они – заезжие Дантесы!..» . Видимо, поэт был прав, ведь враг открытый, что называется, в чистом поле, обозначен чётко, к нему и отношение – как к врагу, от него не ждёшь ничего, кроме беды. А вот враг замаскированный, даже внешне благожелательный или под видом «заезжего Дантеса» гораздо опаснее. Он страшен уже тем, что убивает он одного человека, а целит в целую нацию .

Последнее стихотворение, которым заканчивается сборник «Избранной лирики» – «Желание», посвящённое Валентину Сорокину, и уже его первые строки заставляют пристальнее вглядеться в состояние нашего героя: «За какими делами захватит / Час последний в дороге меня? / Я б хотел умереть на закате / На руках догоревшего дня» . Печальные строки наводят на печальные размышления, но несмотря на невесёлый характер темы, нет в них ни упадочничества, ни разъедающего уныния, так как поэт осознавал и принимал своё будущее как неизбежность: «Впереди будет – тихая вечность, / Позади – голубеющий день…» [Там же]. В этом «голубеющем дне» он и остался…

Обратим внимание, что вновь звучит эпитет «голубеющий», а не «голубой». В этом слове есть некая незавершённость действия или, вернее, и действие и жизненная энергия. Мы можем сказать, что если «голубой» – это статика, то «голубеющий» – динамика и, стало быть, отражение динамики и напряжённости внутренней жизни поэта. Он словно давал надежду и себе, и своим читателям, что у этого дня есть будущее, потому что голубеющему дню ещё только предстоит стать голубым.

«Голосом зари и разнотравья…»

Индивидуальный художественный мир поэта

Почему же мы говорим о медоносной судьбе поэта? На этот вопрос ответить очень просто, так как творчество Вячеслава Богданова гармонично укладывается в русло русской поэзии, продолжая и развивая традиции. Кажется, у него не было периода, когда он входил в поэзию или врывался в неё, он как-то естественно и просто освоился в ней, заняв своё место и обустроив собственное лирическое пространство. Создаётся ощущение, что он только и делал, что собирал нектар слов, смыслов и их оттенков и перерабатывал их в живые стихотворные строчки – это была его земная суть и небесное ремесло.

Поднимаемые им темы также укладываются в рамки традиций русской лирики: деревенское детство («Возы», «Стог», «Корова»); родной дом («Родимый дом», «Дом», «Приеду в село…»); Россия («Стихи о России», «Русь», «На Бородинском поле…»); природа («Древняя степь», «Засуха», «Сентябрь», «Природа»); труд («Железо», «Юность», «Научитесь понимать…»); деревня и город : «Я привык к скоростям самолёта…», где он писал: «Отвыкаю от скрипа телег…» . Развивая и обогащая традиционные темы, вместе с тем поэт создавал свой неповторимый мир, окрашенный авторскими эпитетами и образами, где звучат полдневные свирели под полдневными небесами , где высятся скуластые горы и шелестят быстротечные листья , где стоит полынная тишина и вьётся родниковая тропа , а низины бывают то репейными , то ромашковыми . И мир – овсяный , залитый солнцем и светом, где полыхает «земляничное зарево полян» и живёт трудолюбивый народ – размашистые ребята .

У каждого поэта есть образы, которыми он запоминается читателю и привлекает внимание исследователей. В стихотворении «Отгуляет зима по Уралу…», где поэт ведёт речь об Уральском крае, есть строчки, буквально пересыпанные метафорами, вот, например, стих: «Где о наши / Скуластые горы / Точит молния / Саблю свою…» . Великолепие, художественная роскошь этой метафоры очевидна.

В стихотворении «Выплывают, дали серебря…» нарисована уникальная картина, где месяц «глядится старчески в реку, / Опершись на жёлтую клюку» . Согласитесь, месяц, опирающийся на клюку, тоже уникальный и в чём-то даже трогательный образ.

Порою кажется, что он словно разговаривал с читателями «голосом зари и разнотравья», и таким он и остался для нас – в своих стихах.

То ли правду говорят, что в имени – судьба. В фамилии Богданов однозначно прочитывается Богом данный . Конечно, скептик может возразить: каждый из нас – Богом данный, так-то оно так, да только не каждому дана «медоносная судьба».

Литература

1. Богданов В. А. Избранная лирика. – Челябинск: Южно-Уральское кн. изд-во, 1975. – 112 с.

2. Бродский И. А. Стихотворения. – Таллинн: «Ээсти раамат, «Александра», 1991. – 256 с.

3. Гумилев Н. С. Стихи; Письма о русской поэзии / Вступ. статья Вяч. Иванова; Сост., науч. подгот. текста, послесл. Н. Богомолова. – М. : Худож. лит., 1989. – 447 с.

4. Кедрин Д. Б. Чистый пламень: Книга стихов / Художник Н. Бисти. – М.: Современник, 1986. – 333 с.